Юрий Стрехнин - Наступление продолжается

«И почему он идет именно на нас?» — подумал старший лейтенант. Но тут же устыдился этой мысли. Попросить помощи? Но может быть, она нужнее в другом месте? И не подумает ли Бересов, что новый комбат с непривычки растерялся, струсил? Э, не в амбиции суть! Положение заставляет просить помощи. Гурьев соединился с командиром полка и доложил обстановку.

— Отбивайся бронебойками. Продержись немного, пока еще кое-какие стволы освободятся. — Услышал он голос Бересова, и от этого ему стало немного спокойнее.

Бронебойщики, лежавшие в боевых порядках пехоты, уже стреляли по танкам. Один из танков, подбитый ими, зачадил посреди белого поля. Другую бронированную машину сразили артиллеристы. Но три оставшиеся, вздымая длинные хвосты взвихренного снега, мчались к правому флангу батальона, на роту Алешина. Они были теперь совсем близко, и артиллеристы не стреляли по ним, боясь поразить своих пехотинцев. Вот один танк уже проскочил позиции роты, за ним — второй. Третий повернул было, чтобы проутюжить цепь, но побоялся отстать от своих и помчался дальше. Танки пролетели через лощинку сзади роты Алешина. Теперь они были уже в тылу батальона.

Случись такое дело в первые дни войны, возможно, кое-кто из необстрелянных бойцов и не устоял бы, повернул назад. Но сейчас все солдаты остались на своих местах. Никто из них не сомневался, что многочисленные полковые, дивизионные, корпусные пушки скоро разделаются с прорвавшимися вражескими машинами. Солдаты твердо верили в свою могучую артиллерию — надежный огневой щит и таран.

Немецкая пехота, отставшая от своих танков, залегла в поле, не выдержав встречного огня.

И тогда на полную свою мощь ударили наши батальонные минометы, а вслед за ними — полковые, стодвадцатимиллиметровые. Контратаковавшие немцы смешались, забегали в разные стороны.

Гурьев быстро поднялся над бруствером окопа. Вот он — момент, когда можно ударить по врагу, опрокинуть и на его плечах ворваться в село! А там, на улицах и в переулках, ударить в штыки, и враг будет разгромлен. Гурьеву казалось, что, не теряя ни минуты, он должен поднять батальон в атаку, что именно сейчас решается судьба боя.

Он поднял роты в атаку. И солдаты, яростные от того, что им, уже давно отвыкшим отступать, пришлось сегодня остановиться перед врагом, поднялись и с такой стремительностью ринулись вперед, что враг действительно не выдержал и побежал через снежное поле. Только на самой окраине Комаровки, встреченные огнем тщательно замаскированных вражеских пулеметов, бойцы вновь залегли.

Гурьев выходил из себя. Черт возьми! Батальону опять не удалось ворваться в деревню!.. Опять солдаты лежат на открытом поле, под огнем! Эх, танки бы сюда, подавить огневые точки!..

Но он теперь уже понимал, что желанные «тридцатьчетверки» заняты где-то на другом, более важном участке и рассчитывать надо только на свои силы.

Густым желтым дымом заполыхали соломенные крыши Комаровки: наша артиллерия ударила по окраине. Роты рванулись было в атаку, но и на этот раз не смогли достичь окраины. Гитлеровцы вели отчаянный огонь. Они чувствовали, что наступал роковой момент. Комаровка оставалась последним населенным пунктом, который они еще удерживали.

В окоп Гурьева, прошуршав полами полушубка, спрыгнул Бобылев. Сумка его была наискось пропорота пулей. Видимо, ему пришлось ползти под огнем.

— Ну, — спросил Гурьев, — как там, у Алешина?

— Пулемет хлещет, спасенья нет. И никак к нему добраться не могут. Парторг роты подымал людей в атаку — ранило его. Пришлось мне…

В углу резко заныл зуммер, и телефонист протянул Гурьеву трубку. Вызывал командир полка.

— Почему стоите? — услышал старший лейтенант недовольный голос Бересова.

— Сильный огонь противника, подавить никак не можем.

Голос Бересова заклокотал в трубке:

— Это не причина! Вы весь полк держите!

Бересов был недоволен. Минуту назад ему звонил командир дивизии.

— А сосед-то ваш уже пошел вперед! Раньше вас в селе чай пить будет…

Бересов знал характер генерала, любившего подзадорить. Генерал мог сказать командиру соседнего полка о Бересове то же самое. Но уже одно то, что генерал сказал так, насторожило Бересова: значит, по мнению генерала, полк может продвигаться быстрее.

— По тебе остальные равняются! Немедленно продвигайся! — приказал подполковник Гурьеву и добавил: — Артиллерией помогу, но главное от вас самих зависит.

«Рота Алешина ближе других к противнику. Если пойдет Алешин, пойдут все», — прикинул Гурьев.

— Добраться надо до того чертова пулемета! — сказал он Бобылеву. — Прошу вас, Николай Саввич, идите снова к Алешину. Его рота сейчас решает успех всего батальона, а может быть, и всего полка.

Григорий Михайлович и Петя наскоро набросали перед собой маленькие кучки снега. Закопаться глубже не давала твердая как камень, мерзлая земля. Вокруг лежали бойцы их отделения. Было видно, что левее и впереди, почти беспрерывно взвихривая белую снежную и черную земляную пыль, врезаются в землю пулеметные очереди. Но немецкого пулемета Гастев и Снегирев не видели. Впереди тянулась длинная, полузанесенная снегом насыпь с торчащими наверху хлопьями соломы. Это был один из буртов, в каких на Украине обычно оставляют на зиму в поле картофель и свеклу.

— Давай! — скомандовал Снегирев.

Обдирая рукавицы об острые мерзлые комья, они поползли. Гастев добрался первым и выглянул вперед. Немец-пулеметчик, видимо, заметил их. Пули, заныв, прошли над головами солдат. Григорий Михайлович и Петя прижались к промерзлой соломе, ожидая, когда пулемет перенесет огонь куда-нибудь в сторону. Но немец, почуяв неладное, бил и бил по ним.

Сквозь треск пулемета солдаты услышали команду сержанта Панкова:

— Отделение! Встать, в атаку!..

Но сразу подняться было трудно: пули рвали воздух над головами. Григорий Михайлович весь подобрался, выжидая секунду, когда можно будет вскочить. Он глянул в сторону. Соседи по цепи еще не поднялись. Трудно в такую минуту заставить свое тело оторваться от земли. Трудно бросить его вперед, сквозь воздух, густо пронизываемый горячим металлом. И в этот миг, совсем недалеко, Григорий Михайлович услышал знакомый голос:

— Коммунисты, комсомольцы — вперед!..

«Замполит!»

Григорий Михайлович даже не удивился тому, что сейчас, в самую напряженную минуту, старший лейтенант Бобылев снова оказался здесь. Старый солдат легко, упруго оттолкнулся ладонью от земли и побежал вперед.

Услышав голос Бобылева, Петя поднялся тоже. Было бы стыдно не подняться первым… Ведь он, Гастев, — комсомолец.

…Далеко обогнав Григория Михайловича, Петя мчался, прижав к груди автомат. Вдруг что-то с силой рвануло его за пояс, и он, скорей от неожиданности, чем от толчка, упал на снег. Пулей или осколком — Петя так и не понял чем — ударило по висевшему на поясе запасному диску с патронами, сорвало его и отбросило прочь. Петя пошарил глазами вокруг, но так и не нашел оторванного диска. Он хотел снова подняться, но вражеский пулемет без пауз, словно у него была бесконечная лента, стрелял и стрелял. Петя лежал, втиснувшись в истолченный, грязный снег, покрытый кое-где черными крупинками пороховой гари. Ни справа ни слева не было видно никого из своих.