Юрий Стрехнин - Наступление продолжается

— Ладно! — согласился Панков. — Раз такой случай. Только по единой маленькой.

Выпили за победу из одной кружки, передавая ее друг другу. Дед настаивал на том, чтобы повторить. Однако сержант остался непреклонен.

Сокрушенно вздыхая, дед поставил бочонок в угол, сел рядом с бойцами на солому и принялся расспрашивать обо всем. Беседа затянулась надолго. Старику было интересно все, что могли ему рассказать солдаты. Разговор затих совсем поздно, когда наконец задремал сам дед.

А Петя, отбывая часы своего дневальства, сидел у дышащей жаром печи. Глаза его слипались от усталости. От тепла клонило ко сну, и в его голове, нагромождаясь одно на другое, теснились впечатления прошедшего дня: серый от пороховой гари снег, по которому они бежали с Григорием Михайловичем, сарай с немцами, дед и его рассказ о Ляховой дубраве, в которой когда-то бил врагов знаменитый батько Хмель и где сейчас в сугробах лежали окоченевшие трупы гитлеровских солдат…

Все накрыла черная, непроглядная ночь. Торжествующе ревя, вьюжный ветер нес и нес откуда-то из безграничных степных просторов летучие, шелестящие массы снега и щедро бросал его повсюду, словно торопясь белым саваном закрыть остатки разбитой немецкой армии. Солнце, которое утром взойдет над степью, уставшей от грохота боя, должно увидеть только чистые снежные поля. Земля сменит свою продымленную, окровавленную, измятую одежду на белое праздничное платье.

Незримый во тьме снег летел, запорашивая тлеющие головешки, подбитые немецкие танки и автомашины, еще чадящие бензиновой гарью, и трупы «завоевателей», примерзающие к земле.

В дальнем от Комаровки краю оврага, под одной из брошенных обозных повозок, лежали два немца. Один из них был одет в добротный русский тулуп. Другой, все еще не выпускавший автомата из закоченевших рук, дрожал в подбитой ветром солдатской шинели.

Эти двое были из разных частей и не знали друг друга. Два часа назад, вместе с тысячами других, охваченных паникой, они скатились в овраг и, спасаясь от огня русских, забились под повозку. Сдаться в плен они не решились, хотя и видели издали, как сдаются другие. В тот час они еще не расстались с надеждой найти лучший выход. Но где его найти, этот лучший выход? Все злее и злее вьюжный ветер бил им в глаза, наметая вокруг повозки сугробы снега.

Тот, что в шинели, ворочался, стараясь укрыться от холода. Но-это ему удавалось плохо. И все тоскливее становилось на душе. В третий раз ему приходится страдать от беспощадного русского мороза, в третий раз ему угрожает гибель в снегу или плен. Так было под Москвой, год назад в степи возле Волги и вот теперь. Нет, довольно! За что погибать? Фюрер, фатерланд… Своя голова дороже всего!

Он вспомнил о втайне хранимой советской листовке — «пропуске в плен», давно зашитой в подкладке мундира, и осторожно посмотрел в сторону соседа. Тот лежал неподвижно, укрывшись с головой тулупом, и, казалось, дремал.

Он хотел было поделиться с соседом мыслями, но не решился: «Кто его знает, что это за человек? За один разговор о плене — сразу под суд. Э, да какой здесь теперь суд…»

Он решительно приподнялся, опираясь на автомат.

— Куда ты? — испуганно дернулся тот, в тулупе.

— В плен!

— Но при возвращении придется нести ответственность. Солдат фюрера не имеет права сдаваться в плен без необходимости…

— Солдат фюрера! — усмехнулся немец в шинели. — Мы уже откомандированы к апостолу Петру. Или к дьяволу.

Выбравшись из-под повозки, он приподнял автомат, чтобы зашвырнуть его подальше в снег.

— Оставь мне оружие! — выкрикнул тот, что в тулупе.

— Ты еще не сыт восточным фронтом? Воюй на здоровье. С меня хватит.

Он бросил автомат обратно под повозку и, покачиваясь на ветру, пошел вдоль оврага к селу, тусклые огни догорающих пожарищ которого были видны сквозь снежную кутерьму метели.

Тот, что в тулупе, зло выругался. «Вот он, финал восточного похода. Враждебная земля, непроглядная ночь, леденящая метель, кругом русские… А этот ушел к ним, оставив меня здесь одного…» Он схватил автомат, дрожащими пальцами отвел затвор и, поймав на мушку спину уходящего, нажал на спуск: «Вот тебе плен!»

Но в ту же минуту в страхе припал к земле. Сквозь вой ветра послышались перекликающиеся голоса. Они приближались быстро.

Долго лежал он неподвижно, похожий на мертвеца. Потом осторожно поднял голову и с облегчением вздохнул: русские прошли мимо, в темноте не заметив его.

Время тянулось мучительно. Завернувшись в тулуп, он неподвижно лежал под повозкой. Что предпринять? Идти в ночь, в мороз, спрятаться в лесу? Но что в лесу? Ради чего рисковать? Ради того, чтобы попасть потом где-нибудь еще раз в такой же адский «котел»? Он уже не новичок. Правда, до сегодняшнего дня все кончалось более или менее благополучно.

Помедлив, он распахнул тулуп, достал толстый бумажник, вынул оттуда документы и фотографии, сделанные во время карательных операций, и тщательно порвал их, оставив себе только пару семейных карточек. Затем вытряхнул из карманов патроны, отстегнул и кинул на землю ремень со всем снаряжением. Он уже тронулся было в путь, но спохватился: не дай бог, в русском тулупе попасть советским солдатам на глаза! Не без сожаления сбросил тулуп, порылся в повозке, разыскал одеяло и завернулся в него.

Теперь он был готов. Дрожа от холода и возбуждения — все-таки кто его знает, как там обернется дело, — он выбрался вверх по заснеженному откосу и пошел к селу, настороженно озираясь, готовый каждую секунду поднять руки.

В хату, где разместился медпункт, вошел солдат из взвода старшины Белых. При возвращении разведчиков с задания один из них подорвался на противопехотной мине, и ему нужно было сейчас же оказать помощь. Ольга набросила полушубок, взяла свою сумку и вышла во двор вместе с солдатом.

На улице вовсю бушевала непогода. Дул свирепый ветер, ледяной и плотный, словно набрасывающий на лицо холодную железную маску. Кое-где сквозь мрак на еще не погасших пожарищах тускло кровянели, словно крупные рубины, головни и угли. Мерцающие алые пятна под порывами ветра то разгорались, то потухали и казались многочисленными глазами каких-то ночных зверей, подглядывающих за идущими.

Село в этот ночной час казалось пустынным. Только где-нибудь у стены можно было увидеть понурый силуэт лошади, терпеливо стоящей на вьюжном ветру, да иногда сквозь шум его прорывалось беспокойное ржание. Брошенных после боя лошадей по селу бродило великое множество. Иногда раненая лошадь отделялась от стены и, тихо покачиваясь, ковыляла посреди улицы с раздуваемой ветром гривой, похожая в темноте на черный косматый призрак.

Когда Ольга и ее провожатый прошли половину пути, перед ними на дороге показался темный, качающийся на ветру силуэт, похожий на силуэт большой птицы, с черными, топырящимися и бьющими на ветру крыльями.