Идиля Дедусенко - В «игру» вступает дублер

– Должен был связаться с резидентом и участвовать в крупной операции по срыву снабжения горючим советских войск.

– Кто проводил инструктаж?

– Начальник абвергруппы № 101 Файст в присутствии генерала Кестринга («так вот он зачем пожаловал!»).

– Они, конечно, дали пароль к резиденту.

– Да.

– Устный или вещественный?

– Устный: «У вас не найдётся томика сочинений Пушкина?»

– Отзыв?

– «Найдётся».

– Дальше?

– Тогда я должен был попросить «Кавказского пленника».

– Зачем вы передали Иванову компас?

– Он должен был вернуться, чтобы доложить Файсту разведывательные данные, а также – что со мной. Я боялся, что он заблудится в степи, попадёт в руки красноармейцев, потому и дал компас.

– Что ещё должен был сделать Иванов?

– Кроме разведки частей корпуса генерала Кириченко, ничего.

– А чем же вызвано нападение на Алёшина?

– Ну…хотел уйти…Это как бы от меня отводило подозрение.

– Остальные?

– Остальные ни при чём. Мы с Ивановым на некоторое время перешли в лагерь и «организовали» группу для побега, чтобы всё выглядело достоверно.

Игнатов позвал конвойного, распорядился:

– Увести!

Зигфрид не был у Анны около трёх недель. Волнение, которое он испытал во время последней встречи, улеглось. Но иной раз ему так явственно представлялись её глаза с таившимся в них вопросом, что он начинал пристрастно сам себя допрашивать: чувствует ли он к ней то же, что она к нему? Анна из тех, кого обманывать просто преступно, кого нельзя водить на поводке надежды. Он невольно дал ей такую надежду, а сам не кажет глаз.

Стоящий на керосинке кофейник задребезжал крышкой. Зигфрид заварил кофе, налил в стакан, подошёл к окну, ожидая, пока чуть-чуть остынет. Вот и зима пришла. Снега пока немного, не то, что у них в Подмосковье, где он сразу ложится высокими сугробами. Но на улице так зябко, и так приятно сейчас сидеть дома, потягивая горячий кофе.

Однако ему надо идти. Непременно надо попасть в «берлогу» к Петровичу. Связь с Анной он сейчас держал только через него, передавал ей тексты радиошифровок. Она, конечно, молодчина. Прекрасно научилась владеть рацией, чётко передаёт тексты и принимает ответные распоряжения. Может, потому и прекратили за ним слежку, что установили его «непричастность» к рации: в то время, как он находился «под присмотром», радиограммы выходили в эфир. К тому же, разведгруппа провела ещё две операции «Дас Фенстер», удовлетворив просьбу Зигфрида о дезинформации гитлеровских ищеек. И узнал он об этом от…Шкловского.

Как-то вечером Шкловский опять был чрезвычайно любезен и уговорил Ларского поужинать в ресторане, посидеть за чисто мужской беседой. Они устроились за столиком, стоявшим в углу, Шкловский заказал много шампанского. Они уже изрядно выпили, когда Шкловский, похвалив сегодняшний спектакль и высказав восхищение фрау Луизой, неожиданно спросил:

– А вы что же, разочаровались в своей модисточке? Совсем никуда не выходите.

Зигфрид понимал: Шкловскому известно, что ходит он не к модисточке, но спросил, придав голосу оттенок недоумения:

– Вы меня опекаете? Даже до постели добрались.

– Не обижайтесь, Ларский, – засмеялся Шкловский. – Я чисто по-дружески. Она, конечно, очень мила, эта учительница, но, увы, слишком скромна. Или не очень?

– Ну, это уж слишком… – возмутился Зигфрид, стараясь понять, что ещё известно Шкловскому. – Я не сторонник пересказывать в подробностях свои отношения с женщиной.

– Ваше благородство уважаю. Ещё раз прошу не обижаться. Давайте лучше выпьем за прекрасных дам, они все этого заслуживают.

– За дам – дело святое, – полушутя поддержал Зигфрид.

– В таком маленьком городе все красавицы наперечёт, мы даже можем назвать их по именам, – продолжал Шкловский. – И вполне возможно, что одна из них – советская «пианистка».

У Зигфрида перехватило дыхание. Шкловский довольно много выпил, но не утратил способности к наблюдательности. Чтобы не выдать себя, Зигфрид поднёс к губам бокал шампанского и, слегка приподняв брови, едва заметно повёл плечами, небрежно взмахнул свободной рукой, всем своим видом показывая, что его привела в недоумение эта якобы абсурдная мысль.

– Впрочем, радистом может оказаться и мужчина, – сказал Шкловский. – Возможно даже, что он работает совершенно один, перемещаясь таинственным образом из города к линии фронта. Уже несколько раз одну и ту же рацию пеленговали то в городе, то около передовой.

Зигфрид перевёл дух: Шкловский даже не подозревал, какой козырь ему выдал, – рация, работающая вблизи фронта, отводит от него подозрения, потому что он, Ларский, здесь постоянно находится под пристальным оком самого Шкловского, и надо думать, не только его одного. Он осмелел настолько, что позволил себе небольшой выпад против Шкловского:

– Я что-то не понимаю: вы меня подозреваете или так сильно доверяете мне, сообщая такие подробности?

– Ни то, ни другое, – засмеялся Шкловский. – Тут нет никакой тайны: о рации, действующей в городе, сейчас говорят в любом офицерском собрании, а господин «Пушкин» кричит громче всех, потому что его совершенно свёл с ума этот неуловимый Зигфрид.

– Так, стало быть, он мужчина, – небрежно заметил Зигфрид.

– А я уже говорил, что, возможно, он работает один.

И вдруг, нагнувшись через стол к Зигфриду, он тихо, но очень внятно сказал:

– Такого агента оценить по-настоящему смог бы только абвер.

Зигфрид застыл от неожиданности на секунду-другую, а потом с видом некоторого легкомыслия ответил:

– Как жаль, что я далёк от политики и детективных игр, а то бы была возможность обеспечить будущее за счёт абвера.

Шкловский, иронично улыбаясь, шутливо погрозил пальцем, но вслед за тем сказал совершенно серьёзно:

– Люблю умных людей, даже если они враги.

– Если вы обо мне, то какой же я враг? – с оттенком прежнего легкомыслия отозвался Зигфрид.

– Отныне вы мой лучший друг, и я приглашаю вас к себе в Германию, – заявил Шкловский.

– Что, прямо сейчас? – шутливо справился легкомысленный Ларский.

– Уже скоро, – несколько таинственно ответил Шкловский.

Зигфрид медленно потягивал кофе, вспоминая недавнюю беседу со Шкловским, который явно, почти открыто вербовал (или проверял?) его. С такой новостью хотелось тотчас же побежать к Анне и сообщить об этом в разведгруппу. Но он понимал, что поспешность может оказаться для него роковой. Возможно, это всего-навсего ещё одна проверка. Но интуитивно чувствовал: он зачем-то Шкловскому нужен. И тем нужнее, чем больше тот подозревает его в причастности к советской разведке. Но почему? Пытается застолбить местечко в случае краха немецкой армии? После разгрома под Сталинградом это желание вполне объяснимо, но не для такого профессионала, как Шкловский. Тут что-то другое. В любом случае, в разведгруппе и центре должны узнать об этом.