Георгий Жуков - Один МИГ из тысячи

— Семенова!

Семенов с группой летчиков уже перелетел сюда из Бельц. Он вчера понюхал пороху, и на него можно было рассчитывать, как на верного спутника в таком ответственном полете.

— Отлично! Проложите маршрут — и в воздух!..

К переправе шли парой: Покрышкин — впереди, Семенов — сзади. На земле они договорились, что в случае вынужденного столкновения с противником бой примет Покрышкин, а Семенов будет прикрывать его сзади. Самолеты шли на большой скорости, и расстояние, отделявшее их от Прута, быстро сокращалось, но нетерпеливому Саше все казалось, что машина едва ползет.

Но вот внизу замигали выстрелы — била наша артиллерия. Потом мелькнули узкие ниточки окопов, бурые шапки разрывов над ними, и впереди блеснул Прут. Покрышкин едва успел отыскать похожую сверху на соломинку переправу и черные точки на берегу, как впереди и по бокам начали рваться десятки зенитных снарядов. Леденящий холодок стиснул на мгновение грудь, потом бросило в жар. Покрышкин почувствовал, что движения у него скованные, напряженные, но он взял себя в руки.

Вскоре самолет уже вилял над рекой, уходя от зениток, — Саша и не заметил, как его рука заученным жестом перекладывала рули. То забираясь повыше, то пикируя, Покрышкин внимательно рассматривал переправу. Семенов не отставал от него. Так прошло несколько минут. Можно было уже поворачивать домой. Вдруг Покрышкин увидел пятерку «мессершмиттов».

Немецкие истребители шли прямо в лоб — три внизу, два вверху. Покрышкин не забыл приказ командира — не ввязываться в драку, но уйти от встречи было невозможно. И он легким покачиванием крыльями дал знать Семенову, что принимает бой.

Сблизившись, противники торопливо нажали на гашетки, но пулеметные струи прошли мимо, и самолеты на бешеной скорости разминулись. Сделав резкий разворот, Покрышкин хотел было броситься в погоню за подвернувшимся «мессершмиттом», как вдруг заметил за спиной пару немецких истребителей, ловивших его в прицел. Резко взяв ручку на себя, он взмыл, развернулся вверху и огляделся.

Фашисты перестраивались для новой атаки. Семенов уходил со снижением. «Неужели подбит?» — внезапный приступ злобы удушьем подступил к горлу Покрышкина. Он на предельной скорости устремился к ближайшему «мессершмитту» и с огромным наслаждением выпустил в упор, как когда-то по полотняному конусу, очередь из крупнокалиберных пулеметов. Это был удар наверняка. «Мессершмитт» сразу же загорелся и начал падать. Забыв обо всем на свете, Покрышкин глядел на зловещие огненные языки, пожиравшие обшивку вражеского самолета. Казалось, самолет тает в воздухе — так быстро продвигалось жадное пламя.

И вдруг страшный удар потряс машину. «МИГ» сразу же перевернулся на спину. Резким движением рулей Покрышкин вернул самолет в нормальное положение, но он снова стал ложиться на крыло. Только потом Покрышкин понял, что, пока он смотрел на горящий «мессершмитт», второй фашист близко подошел к его машине и ударил по ней в упор, страшно изувечив оба крыла: из правой плоскости был вырван огромный кусок, в левой пробит бензиновый бак.

Подбитый «МИГ» плохо повиновался летчику, - продолжать бой теперь было бы равносильно самоубийству. Сделав переворот, Покрышкин прижался к земле и ускользнул от преследователя. Он шел теперь бреющим полетом над полями, по которым брели толпами понурые беженцы, уходившие от Прута. Машина качалась, клевала носом, и управлять ею становилось все тяжелее. Нестерпимая обида, боль, стыд жгли душу. Казалось, что сейчас все эти люди, бредущие на восток, тычут в него пальцами: «Смотрите, смотрите! Вот летчик, который бежит от немцев!»

С трудом дотянул Покрышкин до аэродрома, с трудом выпустил шасси, с трудом подвел искалеченную машину к посадочному знаку и посадил ее, безвольную, шатающуюся, с зияющими дырами в плоскостях, на зеленый семеновский луг. Зарулил под сень молодой рощи, выключил мотор и откинулся на бронированную спинку сиденья. Страшно захотелось пить, в горле ощущались нестерпимая сухость и горечь. Не было сил открыть фонарь и вылезти на крыло.

А к подбитому «МИГу» уже бежали летчики и техники. Среди них был Семенов. Он кричал:

— Саша, Саша! Тебя ведь зажгли...

В бою Семенов увидел падающий горящий самолет, и ему показалось, что это горит самолет Покрышкина. Самому Семенову пришлось выйти из боя: мотор начал капризничать. Немцы гнались за ним, но ему удалось ускользнуть от преследования. На душе у Покрышкина полегчало: его самолет можно было отремонтировать, а вот от «мессершмитта», которому он влепил порцию огня, осталась только горсточка пепла. Значит счет один — ноль, как говорят футболисты.

Доложив командиру о полете и составив разведывательное донесение, Саша лег в траву под крылом самолета и долго лежал, стараясь до мельчайших подробностей восстановить в памяти прошедший бой. Многие детали терялись, растворялись в туманной дымке. Покрышкин вспомнил слова Пал Палыча: «Имейте в виду, в первом бою вы попросту многого не увидите и не поймете».

Да, Крюков был прав. Где-то он сейчас? Покрышкина, как и всех летчиков, беспокоила судьба исчезнувшего звена.

«Не может быть! Вернутся... Ну, конечно же, вернутся!» — поспешил он успокоить себя и, отгоняя горькие мысли, снова стал анализировать только что пережитый бой. Цельной картины того, что произошло там, над Прутом, он так и не смог воссоздать. Но основные этапы боя и — главное — свои ошибки припомнил хорошо.

Конечно, он поступил непростительно глупо, по-мальчишески заглядевшись на горящего фашиста. И еще дешево отделался, мог поплатиться жизнью! Впредь — урок: никогда не отвлекаться от основного, главного в бою — глаза на противника! И еще урок: два раза бил по вражеским самолетам, а попал только один раз. Почему? Во-первых, рано открывал огонь. Во-вторых, небрежно целился. А еще гордился тем, что был первым на учебных стрельбах! Нет, надо стараться воевать смелее, хладнокровнее, расчетливее. И бить только наверняка!

Так начиналась война...

Германский генеральный штаб, опираясь на опыт войны в Западной Европе, планировал вторжение в Советский Союз в темпах уже привычного для немецких генералов «блиц-крига» — молниеносной войны. Сосредоточив на границе СССР сто девяносто полностью укомплектованных и отлично вооруженных дивизий и наделено прикрыв их авиацией, гитлеровское верховное командование полагало одним внезапным мощным ударом прорвать советскую оборону на всю глубину, сорвать развертывание Красной Армии, быстро занять Киев и Смоленск, выйти к Москве и парадом своих отборных дивизий на Красной площади закончить восточный поход.

Как стало известно много позднее, в войсках Гитлера, подготовленных к внезапному нападению на Советский Союз, было свыше 3 500 танков и более 50 тысяч орудий и минометов. На Восточный фронт Геринг перебросил около 3 900 самолетов — свыше шестидесяти процентов всего, что у него было. Кроме того, он использовал тысячу румынских и финских самолетов. Таким образом был создан подавляющий перевес в силах и технике.