Юрий Рышков - Капитан Быстрова

Пятеро моряков получили увольнительные в город. Они тщательно побрились, отутюжили брюки, до блеска начистили ботинки.

Вручая матросам увольнительные, Сазонов внимательно и придирчиво осмотрел каждого. Ни единой ниточки или пылинки не обнаружил он на черных матросских форменках. Моряки шли в госпиталь навестить Быстрову. Больше месяца минуло со дня ее ранения.

— Что ни говорите, друзья, — рассуждал Панов, чернобровый, с задумчивыми, грустными карими глазами матрос, — а наш корабль орден получает! Операции операциями, а получаем-то мы определенно за нее. В приказе говорится: «За смелость и отвагу… за выручку боевого товарища…»

Горлов весело причмокнул:

— Дела! За прыжок в воду — правительственная награда!

— Смотря за какой прыжок! — пробасил Усач.

— Ясно! — согласился Горлов. — Здесь прыжок высокого назначения…

— Но всего с высоты трех метров! — пошутил Алексеев.

— Сазонова тоже наградят, — продолжал Панов. — Если катер получает, и он получит. Всегда так…

— Он заслужил. На всю эскадру авторитетом стал.

— Дерзко воюет! Помнишь, как неделю назад дали?!

— Да, даем жизни фрицам! Ловко тогда подводную лодку в расход пустили…

— А в тот раз… Батьку Шведова первого ранило, а перевязывался последним. Не хотел врача отвлекать от Натальи Герасимовны и от ребят… Так в строю и остался…

— Батька тих, но крепок… Он вроде Сазонова: настоящий моряк…

— Морской волк!..

Мысль, внезапно промелькнувшая в голове Алексеева, заставила его остановиться. Он посмотрел на товарищей:

— Как бы нам, ребята, на торжество Наталью Герасимовну заполучить? Нельзя без нее…

— Идея, Вася! Блестящая идея! Будем просить, — твердо сказал Панов. — Здорово получится!

Один лишь Храпов отнесся к идее Алексеева с недоверием.

— Как бы не так! Ждите! — заговорил он. — Не пустят гвардии капитана. Слаба, скажут… Врачи все на один лад. Для них и здоровый человек вроде больного, а больной вроде покойника. — И он безнадежно махнул рукой.

— Мы Сазонова попросим. Пусть похлопочет. Для нас он все сделает…

— Посмотрим, — опять усомнился Храпов.

Около цветочного магазина Панов остановил товарищей:

— Возьмем букет?

— Дело! — согласился Алексеев и решительно направился к двери магазина.

— Она вам не барышня, чтобы букеты дарить, а гвардии капитан! — возразил Храпов. — К тому же цветы — для покойников. Не видите: венок выставлен?

Моряки растерялись. Усач на мгновение остановился и повернулся к Храпову:

— Почему же для покойников? Цветы есть цветы…

Зашли в магазин. И пока ожидали продавца, Храпов искоса поглядывал на прислоненные к стене венки.

Наконец из глубины помещения, отделанного корой деревьев и мохом, заставленного бумажными и живыми цветами, ветками магнолий и кипарисов, показался сонный пожилой человек с толстым багровым лицом и красными глазами.

— Папаша! — весело обратился к нему Горлов. — Для подарка живому человеку у вас цветы имеются?

— Пожалуйста, выбирай, — вяло ответил продавец.

— Ты сам набери букет… Да получше.

— На сколько?

— На все, — подал Алексеев деньги.

Мельком взглянув, продавец принялся набирать букет самых ярких и пышных цветов.

— Стой, стой! Астры не надо! — запротестовал Храпов. — Они же в венках имеются!..

— Ва! — удивился продавец. — В венки тоже полагается.

— Поймите, гражданин, — тревожно произнес Усач, — нам как для невесты нужно… Для живого человека!

— Пожалуйста! Не хочешь астры — не надо. С астрой пышнее.

— Не надо пышнее! — взмолился Храпов. — Давай без покойницких!

— «Любовь моя последняя, как астры — последние у осени цветы…» — продекламировал Панов и взял из рук продавца завернутый в газету большой букет.

Моряки направились к выходу.

Продавец внимательно посмотрел им вслед, а когда они вышли, покачал неодобрительно головой и принялся скручивать толстую цигарку.

— Чудаки, — рассуждал он сам с собой, — нашли время цветы дарить невестам, если вот-вот бомбить будут. А если и не будут, то все равно — какое время?.. Ва-а! Что за народ?!

В широкое окно палаты били золотые солнечные лучи. От этого комната казалась особенно светлой и выглядела, как ни странно, почти радостной. На никеле кроватей сияли солнечные зайчики, разбрасывая по стенам и потолку легкие узорчатые блики.

Кроме Наташи в палате находились еще две женщины: военный врач Надежда Семеновна Львова и штурман бомбардировочной авиации Варя Овчинникова. Надежда Семеновна, высокая, полная, с редкой сединой в черных волосах, была ранена в колено на Северном Кавказе несколько месяцев назад. Раздробленный сустав надолго приковал ее к постели. Штурман Варя Овчинникова, молоденькая девушка, в недавнем прошлом веселая и жизнерадостная, «плясунья», как называли ее дома, потеряла ступню при прямом попадании в самолет зенитного снаряда. Ногу ей ампутировали ниже колена.

Обе женщины, считавшиеся «старожилами», скоро привыкли к «новенькой» и полюбили ее. Беседуя меж собой, как умеют беседовать только женщины, они выучили назубок биографии друг друга чуть ли не с самого дня рождения; познакомились с подругами и родственниками. Наташа и Варя узнали характер и привычки мужа Надежды Семеновны, инженера авиационного завода, в шутку именовавшего себя «мужем фронтовички».

Между женщинами установились хорошие, непринужденные отношения, и Надежда Семеновна нередко называла обеих девушек «дочками», а они ее «мамой Надей» или «тетей Надей», смотря по настроению и обстоятельствам.

Утром, когда Наташе сказали, что к ней придут моряки, разговорам и пересудам не было конца. Соседки Наташи уже знали о боевой дружбе летчицы с моряками и о том, что спасением своим она обязана только им.

Поэтому Надежда Семеновна и Варя были заранее расположены к морякам.

— А вдруг не придут? — спросила Наташа, нетерпеливо поглядывая на маленькие золотые часики.

Варя усмехнулась:

— Я уверена: они стоят на улице где-нибудь поблизости и вроде тебя ждут назначенного часа! Так что готовься…

Уверенность соседки подбодрила Наташу, Выдвинув ящик тумбочки, она достала оттуда блюдечко и из бумажного пакета высыпала на него шоколадные конфеты, присланные на днях Головиным.

— Брось-ка сюда мензурку! — заговорщицки подмигнула она Варе.

Та протерла полотенцем мензурку и бросила Наташе.

Потом Варя попыталась открыть тупым столовым ножом коробку со шпротами, но, как ни старалась, у нее ничего не вышло. Отложив консервы в сторону, она сокрушенно пробормотала:

— Самих заставим, а хлеб нарежу…

Дверь скрипнула. Вошел доктор Бокерия и весело оглядел палату: