Величко Нешков - Наступление

— Что, опять порезался? Сколько раз тебе говорила, оставь эту бритву… У тебя ведь руки дрожат…

Цеков стоял не двигаясь. По его подбородку к шее стекала тонкая струйка крови. Он постоял так несколько мгновений, переводя взгляд с жены на Матейчо, который, умываясь, фыркал, как конь.

— Знаешь, хозяин, — заговорил Матейчо, вытираясь, — есть такой гриб, трут называется, если его приложить к ране, сразу заживет.

— И так пройдет, — наклонился над умывальником Цеков и пустил сильную струю воды. Он мылся до тех пор, пока Матейчо не вышел из кухни. Вытираясь, Цеков думал, стоит ли спрашивать жену, почему она разрешает квартиранту такие вольности. В конце концов, он решил выждать, чтобы не спугнуть их. Два дня назад у него был клиент из Камено-Поля, и речь зашла о Матейчо. Когда крестьянин узнал, что Цеков пустил в дом такого пустого человека, он очень удивился. От крестьянина Цеков узнал, что Матейчо случайно попал в тюрьму, что, пока он работал в милиции в Камено-Поле, люди хлебнули горя, что он лгун и клеветник, что любит хвастаться и врать, как старый цыган.

И вот теперь Цеков увидел в зеркало, как этот ничтожный человек ущипнул его Раину за плечо и та скосила в сторону Цекова глаза, а сам Матейчо еще и язык ему показал.

Весь день Цеков был подавлен и не находил себе места, а к вечеру решил устроить им ловушку. Недавно он был защитником по бракоразводному процессу, где муж поступил именно таким образом.

Он вернулся домой и лихорадочно стал собираться в дорогу. Сказал Раине, что рано утром уезжает в столицу по важному делу.

— Как же так вдруг? — охала она. — Ничего не успею приготовить тебе в дорогу. Сколько дней пробудешь там? — спрашивала она и мысленно представляла себе, как хорошо проведет время в его отсутствие.

— Дня через три-четыре вернусь, — ответил он, терзаясь из-за собственных подозрений. Если бы в этот момент кто-нибудь отговорил его ехать, он с радостью и удовольствием сделал бы это, так как даже мысль, что его подозрения и предположения окажутся правдой, приводила его в отчаяние. Он понимал, что тогда его отношениям с женой придет конец. Цекову стало даже совестно, когда он видел, как ухаживала за ним Раина, как она проверяла в чемодане его вещи, напоминая ему, чтобы он ничего не забыл. Когда утром Цеков собрался уходить, в кухню вошел Матейчо с полотенцем через плечо и после обычных приветствий спросил:

— Хозяин, никак в дорогу собрался?

— Да, в Софию еду на несколько дней, — спокойно ответил Цеков, не оборачиваясь.

— Хозяин, не забудь купить мне коробку цветных карандашей, а то нас заставляют рисовать топографические карты.

— Только одну коробку? — с иронией спросил Цеков.

— Ну, если сможешь, возьми, пусть будут…

Раина проводила мужа до улицы, прощаясь, просила скорее возвращаться. Цеков купил билет не до столицы, а всего до третьей остановки. Там он погостил у одного знакомого фронтовика и вечерним поездом снова вернулся в город.

Но так как он решил прийти домой около полуночи, то зашел на вокзале в буфет, выпил там две рюмки коньяку и только в половине двенадцатого направился домой.

Когда он подошел к калитке, ноги его дрожали. Город спал, а он пугливо озирался, как будто кто-то за ним следил. Колебание и раскаяние сжимали его сердце, но с другой стороны какая-то невидимая сила влекла его к дверям дома.

Тихо открыв дверь, он на цыпочках вошел в коридор. Как вор, приблизился к спальне и крепко нажал на ручку двери. Забыв поставить чемодан, щелкнул выключателем и, зажмурившись от света, бессознательно выпустил чемодан из рук. То, что он больше всего боялся увидеть, предстало его глазам. На его старинной ореховой кровати, на его подушке, рядом с его женой спал Матейчо. На стуле около трехстворчатого гардероба лежали галифе Матейчо и его пистолет. От стука упавшего чемодана и яркого света первой проснулась Раина. Она попыталась закричать, глядя на мужа широко раскрытыми глазами, и машинально натянула одеяло на грудь. Сон это был или действительность? Хриплый тревожный крик застрял у нее в горле. Взгляд Цекова показался ей диким и мутным, а сам он — страшным и злым.

— Что это? — спросил он дрожащим голосом.

Только теперь вскочил сонный Матейчо, схватился за подушку, словно хотел ею прикрыться.

— Сука! — плюнул Цеков на жену. — Весь город подыму! — Он пнул чемодан и, хлопнув дверью, выскочил из дому. По улице он брел без цели. «Меня ограбили. Предали. Жалко ребенка», — повторял он непрерывно.

А в это время Матейчо приходил в себя. Натягивая галифе, он прыгал на одной ноге и повторял одно и то же: «Пропал, как есть пропал! И надо же всему произойти как раз сейчас, когда люди возвращаются с фронта! Теперь уж как пить дать попрут меня за бытовое разложение».

Заглохли орудия. Замолкли противовоздушные сирены. Над тихой равниной спокойно всходило и заходило летнее солнце.

Два дня и две ночи эшелон был в пути. Он мчался на родину. Лица солдат были радостно возбуждены. Гладковыбритый Кутула стоял у дверей вагона и нарочно своей спиной загораживал проем, чтобы поддразнить Луканче, не дать ему увидеть происходящее на станциях. Как только мелькнет в толпе лицо девушки, он шутливо кричал:

— Ну давай, братва, полный вперед!..

Время от времени Пени вынимал из кармана старенькое помутневшее зеркальце, подкручивал пожелтевшие от табака усы и весело подмигивал Кутуле:

— Невеста, как увидит меня, сразу обомлеет от радости. Эх, почему я не холостяк, как ты?! — И он сильно хлопал по плечу Луканче.

Лило восторженно смотрел на поле, и каждый полустанок напоминал ему милые дни детства.

Слановский подпоясался портупеей, начистил сапоги. На груди его покачивался орден «За храбрость», полученный еще осенью.

Вот и знакомые синие холмы. В летнем зное у подножия холмов теряются очертания домов, потонувших в дымке.

Мимо поезда весело пробегают телеграфные столбы, железнодорожные переезды с полосатыми шлагбаумами, по краям вдоль колосящихся полей качаются алые лепестки цветущего мака, а где-то еще дальше желтеют пятна первых снопов скошенного ячменя.

Поезд мчится с огромной скоростью. Словно оживают холмы, очищаясь от послеобеденной летней мглы. Празднично и торжественно выглядят даже бедняцкие пригородные кварталы города. Несколько локомотивов из железнодорожного депо гудками дружно встречают эшелон. Поезд торжественно подходит к вокзалу. Перрон и весь вокзал забиты пестрой толпой встречающих. Последние метры — и вот поезд останавливается. Гремит торжественный марш. Разноцветное море встречающих колышется. В воздух летят косынки, шапки, люди радостно машут руками. Молодая женщина высоко поднимает над головой двухлетнего мальчугана и протягивает его к одному из вагонов. На площади перед вокзалом виден огромный транспарант: