Александр Одинцов - Огненная вьюга

Не дойдя до шоссе около километра, разведчики увидели на луговой проплешине леса сарай, наполовину забитый сеном. На карте он не был нанесен, очевидно, его построили уже после топосъемки. Таких сараев множество в лесах Новгородчины и Валдая. Почти в каждом квадрате карты можно найти один-два обозначающих их прямоугольничка. Этот же будто кто-то специально подготовил для продрогших на морозном ветру бойцов. Как в родной дом входили в него, сняв лыжи, бойцы. Расположились по-хозяйски, без суеты, толчеи. Тут было сухо и даже уютно. Свежее, нынешнего укоса сено словно хранило еще летнее тепло, веяло ароматом разнотравья. В него садились, ложились, как в добрую постель. Кто-то подгреб под себя охапку и бросился на нее, восторженно воскликнув:

— Эх-ма! Ну и постелька! Молодицу бы под бочок…

Понравился сенной сарай и командиру.

— Вот это находка для отряда, Иван Александрович! — сказал он комиссару. — Нарочно не придумаешь. Отличное место для большого привала и ночного отдыха перед боем. Но благодушествовать не следует. Начальник штаба, немедленно организуйте непосредственное охранение и как можно быстрее свяжитесь с Алексеевым. О результатах разведки заслушаем его здесь.

— А когда должен вернуться Николай Федорович? — спросил комиссар у Ергина.

— По приказу командира в четырнадцать ноль-ноль, за три часа до наступления сумерек, — ответил начальник штаба.

— Это нормально, — сказал Шевченко. — Через полчаса после его доклада выйдем к шоссе, проведем рекогносцировку и поставим боевые задачи взводам. Начальник штаба, позаботьтесь, чтобы в это время в засаде была организована телефонная связь между взводами. Кстати, вы прикинули, хватит ли нам для этого средств связи?

— Вполне, — уверенно ответил Ергин. — У нас имеется пять телефонных аппаратов и пять катушек телефонного кабеля. Хватит с избытком.

— Вот и хорошо, — сказал командир. — Помните, как здорово такая связь помогла нам в засаде на дороге Усвяты — Велиж?

Настроение у командования отряда было боевое, но несколько напряженное. Все с нетерпением ждали возвращения разведчиков.

— Что-то задерживаются наши на шоссе, — обеспокоенно заговорил Огнивцев.

— По времени они еще не опаздывают, — взглянул на часы Шевченко. — Верю, что они не замешкаются.

Тем временем бойцы, удобно расположившись на сене, занимались кто чем: вытряхивали снег из валенок, протирали оружие, переобувались… Командир взвода переобулся первым и теперь подшучивал над замешкавшимися:

— Ох и вялы же вы, товарищ Махоркин. О чем это вы задумались, — беззлобно подтрунивал он над бойцом.

— О теще, — понурил голову Махоркин. — Она б меня сейчас и обогрела и обласкала и… портяночки б свеженькие подала…

Голос бойца был грустен, лицо тоскливо, только в глубине его серых глаз вспыхивали искорки неистребимого юмора.

— Слушай, брось баки заливать. Ты ведь и не женат даже, — сказал кто-то из глубины сарая.

— Э, не скажи, — живо отозвался Махоркин. — Моя теща, ну, нехай, будущая, она меня, брат, еще с шестнадцати лет заприметила. Сначала разлюбезно кланялась, потом передавала поклоны и приветствия от своей дочушки… Асеньки, Анастасии, Насти, значит. Потом в гости зазвала, угощать принялась… — Махоркин обернул белой портянкой ногу, натянул валенок и снял второй. — Вспомнить, и то в дрожь кидает. И жареное, и пареное, и печеное. Прямо ресторан «Метрополь». Не то что у нашего старшины. Закусок накладывает, а сама «Васенька!» «Голубок!», «Соколик ясный»… Прямо маслом по сердцу. Сидишь и сам себе думаешь: «Можа, на ей жениться — вдовая она — а не на Анастасии».

А блины у нее! Объеденье! И пшеничные, и гречишные, и гороховые, и картофельные оладьи…

— А к блинам она тебе ничего не подавала? — спросил кто-то, шурша сеном.

— Сметану, что ли?

— Сметана к блинам само собой. Ее каждая теща подает. Я насчет горючего.

— А-а, вот оно что?.. Так я как раз к этому и подхожу. В этом клятом зелье вся и соль. Из-за него, можно сказать, и в плену у тещи оказался. Дело, значится, так развивалось.

— Хорош ваш рассказ, — перебил командир взвода. — Но нет времени его дослушать. Кончайте, Махоркин, о своих блинах и теще. Поважнее дела есть.

— Так точно! Кончил. Не до того, ясненько. Война… Какие уж тут блины?

— Командиры взводов — к командиру отряда, — раздалась команда, и взводные, перешагивая через руки и ноги бойцов, направились в отгороженный плащ-палаткой угол сарая, где светились электрические фонарики и слышался шорох разворачиваемых карт.

Наскоро перекусив, бойцы стали устраиваться в сарае на отдых. Кто-то из лыжников, сунув руку в сено, нащупал яблоко от дички, смачно жевал его.

— А я, ребята, нашел вот закуску. Товарищ сержант, может, позволим себе по махонькой на сон грядущий? По крышечке от фляжечки…

— Откуда это у тебя? — строго спросил командир отделения.

— Как откуда? Трофей, еще из Надеждино. Берег на всякий случай. А тут Махоркин растравил…

— Сейчас же сдать фляжку военфельдшеру Увакину.

— Товарищ сержант…

— Два раза мне, что ли, повторять приказание?!

— Есть, сдать флягу военфельдшеру, — упавшим голосом проговорил боец и, повернувшись в сторону, добавил: — Знал ведь, что все так и кончится. Нет, потянул меня черт за язык.

— Не горюй, кореш, это хороший исход, — сказал Махоркин. — А вот у меня с этим делом похуже вышло. И все теща. Только я бывало на порог, а она — дзынь — и пузырек на стол. «По черепушечке, сыночек, по махонькой, соколочек. С устатку. После нее и поешь получше и посмелеешь… А не то погляжу, стеснителен ты, не получается у тебя с Асенькой нужного разговора». «Ах чтоб тебя!.. Чего мелешь-то, — кричит нутро. — Девушки ни выпивших, ни пьяных не любят, шарахаются от них». Ан, где там… Выпил рюмку-другую, окосел и все тебе трын-трава. Чую — пропаду я с этих рюмок, а остановиться уже не могу, привык.

— А чего же ты не противился-то? — раздался голос.

— Рад бы воспротивиться, да шиш тебе — не получается. Клятое зелье вяжет по рукам и по ногам. А она, тещенька-то, подливает и горестно так жужжит: «Ах, Васенька! Одного боюсь: погуляешь ты с Асенькой, пображничаешь и спокинешь ее, девчоночку кроткую». Да вы что, говорю, маменька! За кого меня принимаете? Женюсь я на ней! Немедленно, хочь сегодня! — шумлю. «Ох, Вася! — вздыхает теща и начинает клыки выпускать. — Смотри не обмани, а ежели обманешь, пеняй на себя. Я ведь наговоры всякие знаю… Я такое накличу на тебя, что волком взвоешь, козлом заблеешь…»

Бойцы засмеялись. Сено под ними зашумело.

— Ай да теща! Ну и попал же ты в переплет, паря!

— Точно, попал. Как шмель в сено, — сознался Махоркин. — И у тещи не мед, и дома черт те что. Мать поедом ест, отец кнут повесил у порога: «Кончай, Васька, дурить, а не то спробуешь этого лекарства». Оно, знамо, рад бы покончить с винишком-то, да не можешь. Засосало. Вечером опять туда… Ну и доходился-догулялся… — Махоркин долго и со вкусом сворачивал толстенную цигарку, не спеша раскуривал ее, нарочно затягивая паузу.