Людмила Харченко - Шел ребятам в ту пору…

Женя ускорила шаги. В Зоотехническом переулке жила ее подруга по ремесленному училищу — Аня Петрова. У нее она и решила заночевать.

Аня обрадовалась ее приходу. Женя принесла с собой прошлое, такое хорошее и светлое. Стали вспоминать учебу, друзей.

Разговаривая с Аней, Женя все время думала: «Сказать или не сказать?»

Решила молчать.

В одиннадцатом часу Женя снова вышла на улицу. Небо заволокло тучами. Легкий свежий ветерок шевелил в темноте листья деревьев. Улица пуста. Женя прислушалась и неслышно прошла несколько шагов от дома. На углу столкнулась с каким-то прохожим. Вздрогнула от неожиданности. Мелькнула мысль: «Конец»!

— Кто это? — шепнула Женя.

— Свой! — послышался такой же приглушенный ответ.

— Что вы здесь делаете?

— А вы?

Они стояли друг против друга и выжидающе молчали.

— Я к соседке. За валерьянкой, — нашлась Женя. — С мамой плохо!

Она испугалась этой встречи и словно ветер влетела в дом Ани.

— Ты что так долго? — тревожно спросила уже лежавшая в постели Анна.

— Я не даю тебе спать? Прости! Сейчас ложусь.

Утром, идя домой, замедлила шаги возле дома, где вчера вечером встретилась с незнакомцем. Какая-то молодая женщина читала другой:

К КОМСОМОЛЬЦАМ И МОЛОДЕЖИ

ОРДЖОНИКИДЗЕВСКОГО КРАЯ!

Немцы разрушают наши города, наши станицы и села, бесчинствуют в аулах. Немцы пытают стариков и старух, убивают детей, увозят на каторгу в Германию юношей и девушек, открывают в городах публичные дома.

…Товарищи комсомольцы и комсомолки! Уходите в подполье, создавайте партизанские отряды, диверсионные группы.

…Мы молоды и сильны, мы любим вольную и свободную жизнь. Мы воспитаны гордыми и независимыми. Немцы хотят нас сделать рабами. Но это им не удастся. Ответим немцам меткой пулей, острой шашкой. Смелостью и отвагой поможем Красной Армии нанести сокрушительный удар по гитлеровской грабьармии. Очистим от врага родную землю! В этом наш священный долг перед Родиной, перед партией большевиков.

Вперед, к победе!

Смерть немецким оккупантам!

Женя не шла, а будто летела на крыльях. Сердце радостно стучало: «Читают, читают, а потом осторожно передадут своим соседям!»

Городской комитет партии оставил для подпольной работы несколько небольших групп, которые возглавлялись опытными руководителями. Каждая группа имела свой район.

Штаб подпольщиков, находившийся на окраине города в усадьбе лесника Никодима Захаровича, освещала керосиновая лампа. На маленьком столике стоял радиоприемник. Чуть поодаль за пишущей машинкой сидел Николай Волков. Он размножал только что принятую сводку Совинформбюро. Сбоку на топчане, застланном ковром, закрыв глаза, лежал Глеб.

Прошел примерно час. Зашелестели листы бумаги. Глеб посмотрел на брата.

— Я думал, ты спишь, — сказал Николай. — Давай сверим текст и можно идти. Вручишь сводки Костовому, Шульге. Слушай, а где твои знакомые девушки Женя и Валя? Так, кажется, их зовут?

— Так точно! — улыбнулся Глеб. — Думаю, что эвакуироваться они не успели.

— А адреса их знаешь?

— Угу. Женин.

— Надо дать им листовки.

Оба склонились над сводками, тщательно сверяя каждое написанное слово.

— Ты иди, а за тобой и я, — говорил старший Волков, помогая Глебу прятать листовки.

— Твоя вчерашняя встреча с полицаем Подушкиным меня серьезно тревожит. Не ходи сегодня, Николай. Я разведаю все, вернусь, тогда решим, как быть.

— Глупости все. Не могу я сидеть тут, как крот. Надо действовать. Чем больше мы уничтожим фашистов, тем ближе наша победа.

Перед оккупацией братьев вызвали в горком партии и вели беседу о подпольной работе, рассказали, как надо действовать. Вот почему они ничего не скрывали друг от друга.

— На очереди такие серьезные операции, — продолжал Николай, — взорвать штаб… разобрать железнодорожный путь у Чертова яра, чтобы фрицы и щепок не собрали от своего состава с боеприпасами.

Улица, где был домик лесника, подходила к самому лесу. Еще в начале июля Никодимом Захаровичем внезапно овладела страсть к строительству. Соседи диву давались. Вот так старый красный партизан! Люди все обжитое бросают, а он строиться вздумал. Тип!

А Никодим Захарович на вопросы любопытных отвечал:

— Сенник для своих коз делаю. Сенник, дорогие соседушки…

Никодим Захарович и правда соорудил пристройку к дому. Он сложил стены, вырыл подвал, проделал подземный ход в сарай. В работе ему помогал какой то веселый, беловолосый человек, которого Никодим Захарович отрекомендовал соседям квартирантом. Наедине старик в шутку называл его «прорабом». Это был Николай Волков, рабочий завода, коммунист.

Ночами, когда крепким сном спали соседи, лесник вывозил землю подальше от дома, в яр. Так на случай оккупации города под домом Никодима Захаровича было подготовлено место для главного штаба подпольной организации.

Через час после ухода брата Николай Волков, стараясь не обращать на себя внимания прохожих, шел в город.

На явочной квартире, что была недалеко от полотна железной дороги, сказал молодой миловидной женщине:

— Рая, я положил взрывчатку в сарай. Ванятка приходил?

— Да.

— Не обнаружил себя?

— Думаю, что нет. — Рая внимательно посмотрела на Волкова, настойчиво предупредила:

— У меня задерживаться нельзя. Уходи… Через дворы на соседнюю улицу. — Подпольщица не знала настоящей фамилии Волкова, да и не старалась узнать ее. Он выполнял задание так же, как и она.

Николай решительно шагнул к выходу. Но только взялся за щеколду, как в квартиру ворвались фашисты и полицаи.

— Хенде хох! — заорал гитлеровец и навел на Волкова дуло автомата.

Волков выстрелил из пистолета в лицо фашисту. Тот упал. На Николая сразу набросилось несколько гитлеровцев. Полицаи скрутили руки хозяйке квартиры, злобно приговаривая:

— Коммунистическое кодло собираешь тут!

Обоих выволокли на улицу, бросили в машину и повезли в гестапо.

На третьи сутки Глеб узнал о Николае, узнал, что его уже нет в живых.

Он пришел к Жене похудевший, бледный, небритый.

— Что случилось, Глеб? — кинулась к нему встревоженная Женя. — На тебе лица нет.

Глеб искоса посмотрел на мать Жени, на больного отца.

Женя поймала его недоверчивый взгляд:

— Не таись. Папа партизан гражданской войны, а мама лишнего слова не проронит.

— Брата моего, Николая, замучили в гестапо.

— Крепись, сынок, — тихо отозвался Кузьма Иванович. — Война есть война, и наша доля мужская такая. В гражданскую, знаешь, сколько беляки моих друзей порубали! А я злее становился. Мсти и ты окаянным фашистам.