Микола Ткачев - Сплоченность [Перевод с белоруского]

Атака была в разгаре, а Поддубный молчал. «Может быть, его уже там нет, может, удрал как-нибудь? — вдруг встревожился Рауберман, двигаясь за автоматчиками. — Хотя никуда он не мог деваться. Видно, патроны экономит, хитрит».

Поддубный открыл стрельбу, когда наступающие приблизились к нему вплотную. Правильней, это была не стрельба, а только одиночные выстрелы. От первого его выстрела упал, схватившись за грудь, лейтенант Гольц, от второго и третьего — еще два автоматчика. Затем Поддубный, приподнявшись, приставил дуло автомата) к правому виску и сделал последний выстрел…

Потрясенные этим зрелищем, солдаты остановились в замешательстве. Осторожно, как бы боясь еще какой-нибудь неожиданности, они стали приближаться к Поддубному. Вместе со всеми подошел и Рауберман.

Поддубный лежал ничком. Грудью и животом он опирался о край окопа, ног его не было видно. Казалось, что он, намереваясь выбраться наверх, подскочил да так и повис. Голова его, взлохмаченная и окровавленная, покоилась на левой руке, правая — прижимала к земле автомат.

Неожиданно земля под ним поползла, и он отодвинулся назад. Солдаты дрогнули и, вскидывая автоматы, отскочили от бомбоубежища. «Неужто он ожил?» — со страхом подумал Рауберман и тоже попятился. Отходя, он вдруг наткнулся на что-то мягкое и чуть не упал. Испуганно глянул себе под ноги: на земле лежал Гольц, выпрямившийся, неподвижный, с открытыми стеклянными глазами. Рауберман прибавил шагу. Спеша, он то и дело опасливо оглядывался. Ему казалось, что Поддубный вот-вот выстрелит в него, и он останется здесь вместе с Гольцем, среди убитых.

Только на крыльце он пришел в себя и все страхи показались ему нелепыми и фантастическими. К нему вернулась способность рассуждать.

— Приведите помощницу Поддубного! — приказал он адъютанту, направляясь к себе в кабинет. — Живее!

Прикладом автомата жандарм толкнул Надю на середину комнаты и вышел за дверь. Она покачнулась от удара, но не упала, удержалась на ногах.

Рауберман повернулся от Гопке, с которым разговаривал, сидя за столом, и, прищурив глаза, уставился на нее неподвижным взглядом. Он смотрел и думал: «Вот она, виновница всех бед». Мог ли он еще вчера представить себе, какие неприятности может причинить ему эта невольница? Нет, не мог. Хотя, если бы задумался и более трезво оценил положение, мог бы предвидеть… А она, оказывается, обдумала все до мелочей, составила план. И вот поднесла ему сюрприз. И кто? Девчонка… Вот она стоит перед ним с поднятой головой и, как видно, думать не хочет о том, что недолго ей осталось жить. Ишь какая гордая! И еще руки за спину заложила, точно камень прячет для нового удара.

Ему хотелось подойти к ней и без всяких разговоров выстрелить прямо в лоб, между дерзких карих глаз. Но он сдерживал это желание всей силой своей воли, откладывал это на потом, так как надеялся, что Надя не выдержит пыток и расскажет все: и о своей связи с партизанами, и о месте их расположения, и об их планах… Если только удастся развязать ей язык, она скажет то, что не пришлось ему узнать от Поддубного. А добиться от нее показаний будет, надо думать, легче, чем от опытного партизанского вожака.

— Я слышал, что Бошкин приходил на веранду и приставал к тебе, — в обход начал разговор Рауберман.

— Приходил.

— Он, видно, оскорбил тебя и ты решила ему отомстить?.. Разве так надо было поступить? Пожаловалась бы мне…

— Вам?! — удивленно спросила Надя и, презрительно улыбнувшись, снова нахмурилась. — Я с ним в детстве играла, вместе из песка лепили куличи на завалинке, соседи свадьбу пророчили… А теперь вот в колодец его сбросила.

— Нечаянно!

— Хм… Не притворяйтесь!

Рауберман злобно дернулся. Девушка не захотела вести разговора так, как он рассчитывал. Разъяренный, он подскочил к Наде и наотмашь ударил ее по лицу.

— Говори, где находятся партизаны!

Схватив Надю за плечи, от тряхнул ее, а потом с силой отшвырнул от себя. Она ударилась затылком о стену и чуть не упала. С трудом переводя дыхание, она торопливыми движениями поправила на груди разорвавшуюся блузку.

— Говори, где?

— Не знаю…

Рауберман схватил ее за горло и стал душить, забыв, что для этого существуют палачи, стоящие в ожидании приказа за дверью. Он безумствовал, пока она могла держаться на ногах. Затем бросил ее на пол и стал бить ногами. Остановился только тогда, когда увидел, что она потеряла сознание.

— Может быть, вы попробуете допросить, унтерштурмфюрер? — злобно ухмыляясь, вдруг обратился Рауберман к Гопке, жадно курившему у окна. — Поделитесь опытом. Может быть, у вас более усовершенствованный метод?

— Хитростью надо брать, хитростью.

— Бросьте шутки. Они, унтерштурмфюрер, на лету разгадывают наши хитрости.

Гопке ничего не ответил, только с каким-то обидным пренебрежением махнул рукой. Его беспокоило другое — все не утихавшая стрельба в стороне аэродрома.

— Сделаете вы, наконец, что-нибудь или нет? — возмущенно спросил он, взглянув на Раубермана. — Я должен немедленно вылететь отсюда. Давайте, отвезу генералу этих партизан — девушку и старика.

— А стоит ли их везти? Надо сначала допросить, выяснить… Подождите, унтерштурмфюрер, мы скоро вас отправим.

— Сколько же можно ждать? — подскочил в кресле Гопке. — Я представляю себе, что там, на аэродроме…

— Ничего страшного. Туда направлены большие силы: танки, артиллерия, пехота… Партизаны сейчас будут разгромлены.

— Не успокаивайте. Телефон, там есть?

— Есть.

— Надо позвонить. — Гопке подошел к столу и снял трубку. — Как вызвать аэродром?

— Пустите, я сам, — отстранил его Рауберман. — Ах, унтерштурмфюрер, своими пустыми страхами вы только отрываете меня от дела… Алло! Вилли? Добрый день! Узнаешь?.. Ну, как там у тебя?.. Самолет, который недавно приземлился, цел? — Рауберман поговорил еще с минуту, потом, положив трубку, посмотрел на Гопке и сообщил: — Бой там жаркий, но вашей карете ничто не угрожает.

— Обстановка может вдруг перемениться. Я знаю, как иногда бывает. — Гопке вздохнул и, безнадежно махнув рукой, прибавил: — Еще раз прошу — не задерживайте меня. Уже видно, что допрос ничего утешительного нам не принесет.

— Неправда! Принесет! Я добьюсь от них всего, чего хочу. — Рауберман покосился на неподвижное тело Нади, бросился к порогу, ударом сапога открыл дверь и крикнул в коридор: — Старика сюда! Бегом!

Прошло две — три минуты, пока привели Никодима Космача. Но и это короткое время не удалось Рауберману провести спокойно. Пришлось снова у телефона держать ответ перед начальником гарнизона. Ничего, кроме неприятных известий, он сообщить не мог и опять должен был выслушивать оскорбления, брань и угрозы. И опять стук брошенной полковником телефонной трубки показался ему пистолетным выстрелом.