Клаус Гранцов - Пепел большой войны Дневник члена гитлерюгенда, 1943-1945

Сегодня ночью во время передачи по радио о подаче сигнала тревоги я почувствовал пять далеких бомбовых разрывов. Я только перевернулся на другой бок и снова заснул. Сегодня днем — массированный воздушный налет и ковровая бомбардировка Хемница. Все население нашего городка взволновано. Здесь до сих пор не видали ничего похожего и пугаются даже отдаленного гула. Подумать только, как безмятежно жили здесь люди на пятом году войны!

Из дома до сих пор нет никаких вестей. Я даже не знаю, что мне и думать. Ужасно, какие мысли приходят мне порой в голову. На занятиях я даже иногда не могу слушать наших преподавателей, а только и думаю что о своих домашних. Где все они могут быть? Мама, папа, Вальтрауд, Эрвин и Эльфрида с маленькой Моникой, а также и Герберт. Может, он оказался в плену или пал в сражении? Последнее, что я о нем знал, — что он оказался водителем-механиком «Тигра» где-то в районе Ахена, Дюрена. А что происходит со всеми другими моими односельчанами, которых я знаю и люблю? Надеюсь, что все же весточка из дома хотя бы еще раз придет.

В ходе полевых учений с реактивными минометами я вывихнул безымянный палец на правой руке и временно признан негодным для несения внутренней службы. Теперь определили помогать на кухню. Вот это жизнь! Наконец-то снова наелся досыта. Слопал пятнадцать биточков. Вечером вместе с Густавом Грюнделем из Дюссельдорфа провели пару чудесных часов в семействе Бутце. У меня такое чувство, что со мной все будет хорошо.

Первое откомандирование с курсов, раздают «бегунки» тем, кто признан негодным для прохождения офицерской службы и не желает поступать в школу оружейников в Целле. И вот сегодня — мой ужас невозможно описать — было названо также и мое имя. Первой моей мыслью было то, что этим я обязан Майеру. Он постоянно придирался ко мне, а все мои действия при несении внутренней службы вызывали только его гнев.

Но теперь ужас улетучился, я упрямо спокоен, как старый солдат, и говорю себе: кто знает, что лучше! Удовольствуйся этим, ибо свыше предначертано, переживешь ты войну или нет.

Попрощался со всеми хорошими товарищами, которые как раз отправлялись к следующему биваку. Фрау Хайде и фрау Бутце едва не упали в обморок от ужаса, когда я рассказал им про мое откомандирование. Они считали меня едва ли не своим сыном, так они заботились обо мне все это время. Фрау Бутце к прощальному вечеру даже напекла творожников, и в этот вечер все обхаживали меня так тепло, как только могли. Ханни даже разнюнилась в этот вечер — так здесь, в Саксонии, говорят, когда кто-то плачет от избытка чувств. Да и мне тоже было довольно тяжело паковать вещи и прощаться со всеми ними. Какие все же хорошие люди живут в Саксонии, я больше никогда ни слова не скажу про их диалект.

Дитер сегодня задирал нос по тому поводу, что он получил направление в школу оружейников, а я нет. Он говорит, что я теперь никогда не смогу стать офицером! Бедный парень! Еще будет он беспокоиться о моем жизненном пути! Как мне плевать на то, смогу я стать офицером или нет. И это при том положении, в котором сейчас находится Германия!

Согласно моему командировочному предписанию, я должен следовать на восток, в распоряжение командира третьей батареи, находящейся в Кроппене. [179] Кроппен — коммуна в Германии, в земле Бранденбург. Завтра утром выезжаю через Дрезден.

Наша поездка продолжается уже шесть дней. Мы попали в ужасную неразбериху. До третьей батареи мы так пока и не добрались. В Дрездене проводился строгий контроль, и «цепные псы» [181] «Цепные псы» — солдатское прозвище военнослужащих полевой жандармерии из-за того, что они носили своеобразный ошейник — металлический горжет с надписью «Фельджандармерия». заставили нас сойти с поезда. Все солдаты, следующие через Дрезден, задерживались и направлялись на командный пункт в Косвиге. Та же участь ожидала и нас. В Косвиге из отпускников, больных и раненых формировались новые батареи и полки, которые тут же отправлялись на фронт. Здесь уже не было необходимости вызываться добровольно на фронт, я просто позволил себя задержать и разделил общую участь. Это я узнал в течение пары дней от бывалых солдат. Все они вели себя с тупой обреченностью.

Но что только нам не пришлось пережить! Ничего удивительного, что все были какими-то бесчувственными. Мы едва уцелели во время бомбардировки Дрездена. Мне все еще кажется чудом, что я вместе с последним солдатским эшелоном вырвался из этого ада. Отсюда, из Косвига, мы видели весь этот ужас: гибель Дрездена. В небо вздымались огромные разноцветные рождественские елки, превращая ночь в яркий день, дождем сыпались канистры с фосфором, а следом за ними летели бомбы!

Ужасное чувство испытывали мы, бессильно взирая на этот огненный ад, пожирающий небо и землю. На батареях зенитных орудий в Свинемюнде мы действовали плечом к плечу со своими товарищами, ведя огонь по гудящим в небе самолетам противника. Но здесь все было по-другому: мы знали, что там гибнут от взрывов бомб и сгорают заживо в адском пламени тысячи людей, но могли только смотреть на это, в бессильной ярости сжимая кулаки. К тому же это был не красочный фейерверк, как тогда на Балтике, — вдали расстилался огненный ад.

Бомбардировщики прошли над городом последовательными волнами, накрыв его несколькими бомбовыми «коврами». Бомбежка началась около двадцати двух часов, но бомбы обрушивались на город и после полуночи. Завывания сирен больше не было слышно. Сигналов отбоя воздушной тревоги также не было передано..

Рано утром нас всех собрали и скомандовали занять места в грузовом составе. Сначала погрузились санитары и бывалые солдаты, потом уже мы, молодые.

Когда наш состав пришел в Дрезден-Нойштадт, уже совсем рассвело, но нам казалось, что все еще длится ночь. Нам предстало страшное зрелище, я был потрясен до глубины души. Сказать что-либо большее я не могу. Перо отказывается описывать эту картину. Как оказалось, мы прибыли не для того, чтобы расчищать завалы или помогать людям. В центр города было просто невозможно проникнуть. Офицер сказал нам, что мы должны выкопать вокруг центра Дрездена громадную братскую могилу, куда соберут тела всех погибших и засыплют их толстым слоем негашеной извести, чтобы исключить распространение эпидемии из этого огромного кладбища. Ходили разговоры о более чем 200 тысячах погибших. Точно, однако, ничего не известно, поскольку на главном вокзале города находились многие тысячи беженцев из Силезии, [182] Силезия — историческая область в Центральной Европе. Ббльшая часть Силезии входит в состав Польши, меньшие находятся в Чехии и Германии. которые все сгорели. Никто не знает их числа, никто не знает их имен.