Франтишек Фрида - Опасная граница: Повести

В Кирхберге Ганса упрекали за то, что он взял этого сумасшедшего Эрика в группу. Все знали, что, когда выпьет, он становится неуправляемым и опасным. Заработанные деньги они передали вдове Гельмута, но в ответ услышали не слова благодарности, а упреки и проклятия. Вот тогда-то Ганс и решил бросить группу и на границе больше не показываться — смерть ребят здорово потрясла его. И он пошел работать на фабрику...

Смерзшийся снег хрустел под ногами, сквозь кроны деревьев изредка проглядывали звезды. Девочка тихонько заплакала. Они остановились. Переходить границу с плачущим ребенком они не могли.

— Что случилось, Марихен?

— Ей холодно.

Девушка закутала ребенка в свой толстый шерстяной платок, а мать принялась уговаривать ее. Инженер, прикрывшись шубой, закурил, но тут же загасил сигарету, вспомнив, что у границы курить нельзя.

Контрабандисты сбросили тяжелые рюкзаки и начали махать руками, чтобы хоть немного согреться.

— Почему вы не оставили ее у друзей? — спросил Ганс.

— Вы не предполагаете, какая там обстановка. Нацисты построили концлагеря даже для маленьких детей.

— Она же может обморозиться.

— Зато у нее есть надежда выжить.

Что же все-таки заставило эту семью покинуть родину? Наверняка они бросили там все свое имущество, может быть, дачу, машину. Люди они, видимо, состоятельные, ведь одни эти кожаные чемоданы стоят немалых денег. И все равно они бросили дом и бегут за границу. В газетах часто писали о жестокостях наци в отношении антифашистов, о еврейских погромах, о концентрационных лагерях, построенных для тех, кто был не согласен с новой идеологией. Ганс не очень верил этим сообщениям. Газеты часто преувеличивают, чтобы привлечь внимание падких на сенсации читателей. Но теперь он воочию столкнулся с людьми, которые чуть было не стали жертвами фашистского режима. И люди эти были обычным инженером и обычным врачом, а не какими-нибудь там богатыми евреями — владельцами банков или фабрик. Инженер сказал, что даже для маленьких детей нацисты построили концлагеря, и в этих нескольких словах скрывался ужас, который Ганс только теперь начал осознавать, хотя всегда был чувствителен к боли других.

О событиях в Германии он не слишком задумывался. Там власть захватил Гитлер и всех заставляет плясать под свою дудку. Но ведь и в других странах, где правят фабриканты, банки, тресты, положение не лучше. И там никого не интересуют простые люди. Их выбрасывают на улицу когда заблагорассудится. Ганс вздохнул. Все это слишком сложно, и некоторые вещи просто выше его понимания.

Ребенок не переставал плакать. Ганс снял свое потертое пальто, завернул в него девочку, а шерстяной платок вернул Марихен. Девочка почти затерялась в пальто, а поскольку оно еще сохраняло тепло тела Ганса, вскоре успокоилась. Ганс передал ее инженеру и предупредил, что они с Марихен должны соблюдать предельную осторожность, так как граница совсем близко.

— Теперь все зависит от тебя, Марихен.

— Не бойтесь, Ганс, я справлюсь.

Он взвалил на спину рюкзак и опять пошел впереди. Лямки врезались в его худые плечи, под свитер сразу полез холод. Ганс ускорил шаг. Стоит перейти границу, и победа за ними. Старая контрабандистская тропа вилась по склону Вальдберга, а потом сбегала прямо к деревне,

Но граница все еще была впереди.

Она протянула к нему обнаженные руки:

— Тебе уже правда надо идти?

Он кивнул и начал искать одежду.

— Ты мог бы побыть со мной еще минутку, — щебетала она.

Ее обнаженное тело выглядывало из-под одеяла. Черные косы скользили по спине, словно две блестящие змеи. Прислонившись к спинке кровати, она потягивалась, словно большая белая кошка. Потом встала и прижалась к нему, пытаясь найти его губы.

Отстранив ее, Кучера сердито сказал:

— Ложись, мне надо на дежурство. Ты можешь это понять?

Он посмотрел на часы. Было половина десятого. Он надел теплую нижнюю рубашку, фланелевую сорочку, две пары теплых кальсон. Ирма стояла у постели, глядя на него, потом вдруг рассмеялась.

— Что ты смеешься? — спросил он недовольно.

— Ты утепляешься так, будто отправляешься на Северный полюс.

— Попробуй постой ночью где-нибудь на переходе при температуре минус двадцать пять. Начальнику хорошо, у него полушубок, а я вынужден напяливать на себя все, что можно.

Он разогрел чай, отрезал хлеб и намазал его маслом. Ирма наблюдала за ним. Пылкая любовь не утомила ее: лицо оставалось свежим, гладким. Он отвернулся от этого красивого белого тела, бархатную кожу которого совсем недавно ощущал своими ладонями. Он догадывался, что она в душе посмеивается над ним, и это его раздражало. Она ведь даже не знала, что ждет его на дежурстве, — Карбан не даст спуску ни на минуту.

— Ты когда вернешься?

— Около трех.

— Отлично, постель для тебя будет согрета, а я немного посплю.

Его снова обуяла злость. Она будет нежиться в постели, в то время как он...

Кучера съел бутерброд, запил его горячим чаем. Потом сделал еще один бутерброд, завернул его в бумагу и положил в сумку. Он чувствовал, что Ирма смотрит на него, следит за каждым движением.

— Иди ложись, простудишься!

Она обняла его:

— Возвращайся побыстрее, ладно? Мне в пять часов надо быть дома, пока отец не проснулся. Так что не заставляй меня долго ждать.

Она прижалась к нему, и дурманящий запах ее черных волос подействовал на него возбуждающе. Проклятое дежурство, так не хочется идти! Он посмотрел на часы. Оставалось всего десять минут.

— Ну пусти же, Карбан будет ругаться, — вздохнул он.

Она нырнула в постель и накрылась одеялом. Кучера натянул шинель, надел шапку и погасил свет. На улице у него сразу заслезились глаза, словно он нюхнул нашатыря. Он поднял воротник шинели и быстро зашагал к конторе. Карбан был уже там. Вынув карманные часы, он с упреком взглянул на Кучеру, хотя десяти еще не было. Они зарядили карабины и вышли.

— Вы успели поспать? — спросил по дороге молодого таможенника Карбан. — Когда у меня ночное дежурство, то я обязательно с шести до девяти сплю. Может, вы ею поверите, но я успеваю хорошо отдохнуть. На ночное дежурство нужно заступать свежим как огурчик.

«Если бы ты знал, как я успел поспать», — подумал Кучера. Ноги у него были словно свинцом налиты, и он едва плелся. Ирма пришла около восьми, и не успел он ее поцеловать, как она начала стаскивать платье. Он представлял себе этот вечер совсем иначе. Он купил бутылку вина, кое-каких сладостей, баночку сардин, анчоусов, предполагая, что сначала угостит девушку, а потом они будут долго разговаривать, он не останется в одиночестве в своей маленькой комнатушке, у него будет с кем разделить свободное время. Однако животные инстинкты Ирмы исключали всякие романтические моменты.