Франтишек Фрида - Опасная граница: Повести

— Слышишь шум? — вывел его из задумчивости Карбан. — Там сейчас по меньшей мере три оркестра играют. Депутат сам себя превзойдет, а соплеменники охрипнут от криков «Зиг хайль!».

На краю леса по одинокой сосне прыгала сойка. Нахохлившись, она вытянула шею и сердито закричала. Густые ветки хорошо укрывали ее. Она была здесь хозяйкой и, наверное, поэтому так отважно вела себя, не боясь людей в зеленой форме.

— Кыш! — замахнулся на нее Карбан. — Надоела своими криками.

Солнце еще не успело высушить утреннюю росу. А Кучере так хотелось вытянуться на земле и закрыть глаза. «Когда же я по-человечески высплюсь?» — с неудовольствием подумал он.

Мысли его вернулись в деревню, перед ним вновь всплыло раскрасневшееся лицо Марихен, склонившейся над раскаленной плитой. Руки у нее непременно в муке — по воскресеньям она обычно печет пироги с творогом, с повидлом и с маком. По всему дому разносится запах говяжьего бульона. Потом она поставит на накрытый стол вазочку с цветами. По крайней мере, так было в тот раз, когда он впервые осмелился прийти к ним. Перед этим он долго сомневался, ведь он знал, что придется сидеть за одним столом с контрабандистом, которого никак не может поймать Карбан и которого он считает самым изворотливым на своем участке. Вот Марихен сняла фартук, расчесала свои огненные волосы, взяла кастрюлю и разлила суп по тарелкам. Ее лицо слегка нахмурено, на гладком лбу залегла складка. У нее всегда такой вид, когда она сосредоточивается на какой-нибудь работе.

Сойка по-причитала еще немного и улетела. Кучера с досадой кусал стебелек травы и задумчиво смотрел на деревню. Карбан украдкой взглянул на него и мысленно пожалел парня. Он догадывался, куда его так тянет. Кучера не должен был сегодня дежурить, но Павлику срочно понадобился отгул, поэтому все перемешалось. Ночью дежурили Непомуцкий с Венцовский, вечером пойдет Малы... Карбан посмотрел на часы — было половина десятого. Контрольная точка недалеко отсюда, так что, если бы пожаловал инспектор, они бы увидели его издали. Первого числа каждого месяца у Тыныса всегда много работы. Праздник ли, выходной день — служба продолжалась. И первого мая, и на рождество, и на Новый год, и на пасху кто-нибудь должен был сторожить эту проклятую границу, потому что контрабандисты любят ходить именно по праздникам.

— Вчера ко мне зашел старший вахмистр Янда, — вспомнил Карбан, — и сказал, что один патруль нужно было бы оставить в деревне, потому что все полицейские ушли в город и кое-кто может изрисовать дома свастиками.

— И что вы ему на это ответили?

— Я ничего не обещал. Янда чертыхался, утверждал, что готовность распространяется на все органы государственной власти, что нам нужно сотрудничать теснее. Но о каком сотрудничестве может идти речь, если в отделении всего трое полицейских, да и те сменяют друг друга у телефона, почти не показываясь на улице. Мы топаем вдоль границы в любую погоду. Если бы у меня были люди... По ночам я веду наблюдение за деревней, но днем считаю это излишним.

— Может, нам стоит сейчас пойти в деревню... — осторожно начал Кучера.

— Деревня протянулась на два километра. Ты думаешь, мы вдвоем наведем там порядок?

— Вы правы, — согласился с ним Кучера. — А кто дежурит сегодня ночью?

— Мы с тобой, дружище... с двадцати двух до двух.

— Опять не повезло! — вздохнул Кучера. — Я обещал зайти к ним вечером...

— К кому?

— Вы ведь знаете...

— Не слишком ли высокий темп ты взял?

— Не знаю.

— Ты любишь ее?

— Наверное, да.

— Это не ответ. Любишь или нет?

— Ну, тогда люблю.

— Она хорошая, порядочная девушка.

— Но отца-то ее вы проклинаете.

— На службе я его проклинаю, а вообще-то ничего против него не имею. Несколько раз мы сидели с ним в трактире и беседовали. Служба службой, а шнапс шнапсом, как говорят немцы. Кое в чем они правы. Я служу на границе, а он носит контрабанду. Каждый из нас стремится делать свое дело наилучшим образом. Он хорошо знает, что я за ним слежу, что не одну ночь из-за него не спал, а я знаю, что он, как лисица или заяц, петляет по границе. Ты думаешь, мы ненавидим друг друга? Нет, дружище. В нашем мире каждый устраивается как может. Где бы он сейчас стал работать, если бы не занимался контрабандой? Порядочные люди всегда найдут общий язык. Ты думаешь, он забыл, кто помог ему в ту ночь? Нет. И если нам будет грозить какая-нибудь опасность, он первый придет на помощь. Так-то, парень, я здесь уже пятнадцатый год служу. Раньше мы вообще жили как добрые соседи, что немцы, что чехи. Танцевали на вечеринках, крестьяне приглашали нас на угощение, когда забивали свинью, — словом, жили душа в душу. А теперь смотрим друг на друга исподлобья, молодежь над нами насмехается. И чем все это кончится?

Кучера только вздохнул, потрогал траву и, обнаружив, что она уже высохла, улегся и стал смотреть в голубое небо. Карбан устроился рядом. Оба молчали. Мухи жужжали у них над головой, из городка доносилась музыка, гром барабанов, многоголосый шум.

Кучера думал о том, что произошло с тех пор, как он приехал сюда, в эту деревню. Теперь ему казалось, будто он жил здесь с незапамятных времен. Все стало ему знакомым и близким: люди, с которыми он встречался, друзья по службе, Ирма, по-прежнему улыбавшаяся ему, хотя и знавшая, что он встречается с Марихен. Она прижималась к нему всякий раз, когда разносила еду, но он был равнодушен к этим знакам внимания. Он улыбался ей, разговаривал с ней, иногда шутил, но теперь между ними пролегал рубеж, который он не мог преодолеть.

Марихен ясно дала ему понять, какими должны быть их дальнейшие отношения, и он не хотел ее сердить. Карбану он не лгал, он любил ее. И чем дольше он ее знал, тем сильнее становилось его чувство. Волновало его только то, что иногда приходилось сидеть за столом с контрабандистом, что Марихен участвовала в его темных делах. Хотя девушка обещала ему больше не помогать отцу, это не было решением вопроса. Надо было уговорить Кречмера бросить контрабанду и заняться честным трудом. Но каким? Нищета по-прежнему держит население округи в своих цепких лапах, текстильные фабрики Мюллера стоят, люди живут на пособия по безработице. А контрабанда кормит Кречмера, и, как он слышал от Марихен, кормит неплохо. Это чувствовалось по всему, в доме каждый грош не берегли. Поэтому, видимо, нет смысла заставлять его изменить образ жизни. Как только он, Кучера, женится на Марихен — теперь он думал об этом, как о чем-то само собой разумеющемся,— тут же попросит перевести его в другое место. И Марихен поедет с ним. Но что станет с Кречмером, который привык к ней и вряд ли захочет жить в одиночестве? Поедет ли он с молодоженами? Ведь в Кирхберге у него дом, друзья, компаньон Ганс...