Александр Щелоков - Жаркие горы

Они ожидали не зря. Удобный момент возник как бы сам собой.

С невысокого минарета служка прокричал призыв к молитве.

Правоверные, оставив житейские дела недоделанными, покорно потянулись к джумату — мечети.

«Медведи» прошли по кишлаку, никем не замеченные.

— Громим мечеть! — приказал своим Машад.

Муфти Мангал и Мирзахан были ревностными борцами «за дело аллаха». Они несли веру в сердцах, боясь запятнать ее греховными помыслами. С утра, выполняя нерушимый завет пророка, они в религиозном старании отбили четыре обязательных намаза из пяти.

Они шли по кишлачным улицам, готовые наказать любого ференги — неверного — только за то, что он иноверец, хотя знали — таких в кишлаке нет. Раз так, то право выискивать неверных и тех, кого предстояло карать, в их группе принадлежало старшему — Машад Рахиму. Вот почему, когда тот отдал приказ совершить величайшее для правоверного святотатство, оба «медведя» согласно кивнули.

Растянувшись в цепочку, они миновали небольшую утоптанную площадь перед джуматом. Поднялись по истертым ступеням к входу. С безразличием взглянули на затейливую надпись над порталом. О чем она гласила, ни один из них не мог бы сказать. Грамота для каждого из троих была делом неведомым, да и ненужным.

Из мечети доносились слова молитвы. Мулла произносил их громко, распевно.

«Медведи» расшвыряли ногами обувь, оставленную молящимися у входа, и вошли в мечеть, громко разговаривая.

Машад Рахим прошел вперед к мулле. Муфти Мангал и Мирзахан взяли под прицел прихожан, стоявших на коленях.

Увидев вооруженных людей, мулла в гневе выкрикнул:

— Вон! Вон, богохульники! Да покарает аллах вашу дерзость и бесстыдство!

— Иван! — выкрикнул Машад Рахим. — Давай! Давай! — И первым потянул спусковой крючок.

Автомат застучал оглушительно громко, зло. Мечеть наполнилась запахом гари.

Мулла рухнул на пол, покрытый ковром, заливал его кровью.

— Иван, давай! — заходился в истошном крике Мираахан. — Стирляй!

В момент, когда сила была на их стороне, «медведи» не думали об опасности. Но тут произошло неожиданное.

Не всегда можно держать в страхе людей и издеваться над ними бесконечно. Бывает предел, после которого самый боязливый человек перестает бояться. Именно так произошло в этот раз.

На Машад Рахима набросились сразу несколько человек, сбили его с ног, прижали к полу.

Душман, еще не успев испугаться, пытался вырваться. Но это ему не удавалось. Четверо дюжих освирепевших базгаров будто тяжелым прессом придавили его, распяли. Чьи-то проворные руки обыскали, обшарили одежду. Из-за пояса вытащили парабеллум, содрали с ремня плечевую кобуру с кольтом. Нашли в потайном кармане и два тугих кошелька.

Каждая находка обсуждалась в несколько голосов. Люди понимали — перед ними проклятые дарамары — бандиты. И что главное — ни разу под сводами мечети не прозвучало слово «шурави», которое так жаждал услышать Машад Рахим.

Мирзахана схватили так же быстро и ловко. Он даже не успел полоснуть по толпе молящихся из автомата. Кто-то резким толчком вздыбил автомат вверх, и пули, раздолбав штукатурку, осыпали с потолка желтое пылящее крошево.

Рядом с Муфти Мангалом не оказалось молодых крепких парней. Поэтому предначертание, внесенное в книгу судеб душмана самим аллахом, исполнил старый базгар Гулям. Он размахнулся и опустил тяжелый посох на голову «медведя».

Палка оказалась значительно крепче головы. Бандит рухнул и больше не поднялся, потеряв сознание.

Двух его сообщников, изрядно помятых, вывели из мечети. На площади собралась толпа. Пришли женщины, прибежали дети. Кто-то причитал, проклиная неверных. Люди потрясали кулаками, выкрикивали в гневе:

— Убить неверных!

— Зарезать собак!

— Разорвать их, окаянных!

Трудно сказать, что ожидало бы «медведей», если б на ступени перед мечетью не поднялся тот благообразный старик в нарядной чалме, у которого возле автобуса Машад отобрал кошелек.

Старик вскинул руки вверх, призывая ко вниманию. Толпа постепенно стихла. В кишлаке знали — это мулла соборной мечети Дарбара. Человек, известный в округе своей святостью и честностью.

— Эти двое поганых, — сказал мулла хорошо поставленным голосом священнослужителя, умевшего говорить с толпой, — осквернили святую мечеть. Они пролили кровь служителя аллаха. Но они не должны пасть жертвами вашего слепого гнева. Их грех не просто велик. Он неизмерим и безбрежен. Это не просто ваши враги, правоверные! Это враги самого аллаха. Тайные посланники Йаджуджа и Маджуджа. Из-за стены, которую поставил Зулькарнайн на востоке, через дыру, которую прогрызли черными зубами, они вошли на земли наши и устремились с возвышенности… Дай им волю — такие покорят всю землю, выпьют воду из рек и потоков. Они поубивают людей. Потом станут стрелять отравленными стрелами в небо…

Правоверные слушали муллу, как пророка, снизошедшего к ним с небес. Каждое его слово, излагавшее каноническую легенду о Йаджудже и Маджудже — мусульманских Гоге и Магоге, — напоминало им события дня, делало факты еще более осязаемыми, зримыми.

Черные убийцы пришли с востока — факт. Они устремились на кишлак с возвышенности. Тоже неопровержимый факт.

Они убивали людей. Стреляли в небо — свидетельство тому разбитый потолок в мечети. Все это верно и неопровержимо.

Все, как сказано и написано. Значит, только мулла может определять судьбу нечестивцев.

— Джаханнам — кипелище огненное, — продолжал мулла, — вот место, которое предназначено им. Там придет к грешникам смерть со всех сторон. Но они не сразу станут мертвы. Их удел — мука долгая. Их будет ждать суровое наказание. Назначьте, правоверные, хороший конвой. Надо доставить этих черных злодеев к Абдул Кадыр Хану.

Хитрым и умным считал себя мистер Каррингтон. Решительным и деловым мнил себя полковник Томпсон.

Предусмотрительным и искушенным в тайных делах был полковник Исмаил.

Ловким и циничным убийцей зарекомендовал себя Машад Рахим. Не менее безжалостными и грязными выглядели и его приспешники.

Черные люди шли вершить черные дела, надеясь, что о них станет известно всем, но главное все же останется тайной, что гнев падет на головы невинных, а их, виновных, обойдет стороной.

Только жизнь рассудила по-своему.

Бандитам связали руки и ноги, бросили их в скрипучую коробку арбы и повезли в кишлак Сарачину. Там жил почтенный и уважаемый, суровый и справедливый глава большого рода Абдул Кадыр Хан, от его решения теперь зависела судьба «шатунов-медведей». Повелит он снять с них шкуру и бросить себе под ноги — так будет сделано, и точка.

Таков здесь обычай.