Вячеслав Демченко - Торпеда для фюрера

— Охрану не надо, — наконец обрёл дар речи Новик и даже приложился было ладонью к сломленному козырьку жениховского кепи. Но тут же отдернул руку, беспричинно рассердившись то ли на бойкую девчонку без штанов, то ли сам на себя, что стоит перед ней, как… «ополченец». И потому доложился, демонстрируя командную выучку: — Старший лейтенант Новик, разведка флота. Представьтесь, товарищ младший лейтенант.

Девчонка нахмурилась, но теперь, скорее, чтобы скрыть смущение, граничащее с отчаянием: «Ну-ка, рапортуй без штанов?!» — и потому, козырнув к пилотке, чуть визгливо, с вызовом, затараторила:

— Младший лейтенант Колодяжная, пилот 46‑го гвардейского полка ночных бомбардировщиков.

Девчонка, наверное, имела ещё что сказать, к примеру: «Обратите внимание, товарищи лихие разведчики, что, несмотря на малый рост и поджатый хвост, у меня медаль “За боевые заслуги” имеется на груди, которую, конечно, в более удобный момент я б подправила ватой в лифчик…» Но тут ревниво вклинился Войткевич:

— А звать-то тебя как, метеор? — поинтересовался он так простецки, что девушка растерялась:

— Тася. Таисия Николаевна…

— Да давай без батюшки, — приглашающим жестом поманил её Яков.

— А без батюшки только на сеновале! — раздалось сзади низким грудным голосом. Грубоватым, но волнующе обволакивающим. Этак, вполголоса, донецкие ведьмы с каторжным бесстыдством обсуждают скупость на утехи своих благоверных. Так что всякий поведётся постоять за совокупную мужицкую гордость.

Офицеры обернулись.

— Старшая откомандированных экипажей лейтенант Засохина.

Не бог весть какая крупная, но ладная и округлая какая-то, словно из глины лепленная, девица твёрдо смотрела на них серыми стальными глазами, чуть навыкате, словно заклёпки на броне.

— Извините, что сразу не доложилась, — безошибочно обратилась она к Новику, взяв в счёт аванса серьёзную складочку между бровей. — Нас предупредили, что вы сегодня прибудете. Да я тут по случаю с береговой охраной полаялась, — просто, как бытовую неурядицу, пояснила она. — Вчера ночью девчонки чуть ли не до полка на хвосте «фокке-вульф» притянули…

Между делом Засохина сдёрнула с тяги элерона солдатские бриджи.

— С лейтенантом Колодяжной, я так поняла, вы уже познакомились?

— Частично, — приподнялся на носки разношенных штиблет Войткевич, вызвав невольное приседание девушки под крыло и снова вогнав едва оправившегося от смущения лейтенанта в краску.

— Ты чего разлагаешь товарищей по оружию? — снисходительно хмыкнула на Якова Засохина и перебросила Колодяжной вожделенную часть туалета.

— Комбинезон забыла, — буркнула девчонка, исчезая за широкой лопастью хвостового оперения. — А у меня там масло подтекает. Жалко…

— Порток ей жалко. А Дашка, техник, где?

— Так за маслом и пошла.

— Ясно. — Посчитав вопрос исчерпанным, лейтенант Засохина вновь обернулась к разведчикам. — Задание нам обрисовали очень уж в общих чертах, я так думаю.

— Конечно, обсудим, — вьюном оказался у неё под боком Войткевич и деликатно подхватил под локоть. — Сразу же после кружечки ароматного грузинского чая «№ 1».

— Выброшу без парашюта, — многообещающе улыбнулась ему Засохина, сверкнув ладным рядком эмалево-белых зубов.

Новику осталось только обречённо покачать головой: «Чёрт его знает почему, но поставь перед Войткевичем даже фельдмаршала в юбке — от субординации останется одна фиговая формальность».

— Всё, прощай, фронтовая медицина, — с картинным потрясением стянул Яков со стриженой головы кепку. — Привет фронтовой авиации.

— В медсанбате, значит, уже напакостил, — процедила сквозь эмалевые зубы лейтенант, поправляя под пилоткой тщательно зачёсанный русый узел. — Точно, выброшу.

— Только, согласно плану, к партизанам.

Крым. Лето 43‑го. 1‑й партизанский район. База отряда Беседина

До окончательной проверки лейтенанта Я.О. Войткевича, весьма деятельно «приблудившегося» по весне ко 2-й разведгруппе штаба Черноморского флота под командованием Новика, официальным представителем, чтобы не сказать, «резидентом» флотской разведки, в отряде Беседина оставался артиллеристский корректировщик старший сержант Антон Каверзев.

Антон был единственный, кто из флотских разведчиков оставался до сих пор на крымском берегу после памятной операции. И перед ним теперь была поставлена задача, которую командир партизанских разведчиков, бывший рядовой инженерно-саперного батальона Сергей Хачариди по кличке Везунок, охарактеризовал, так: «Нет, ну нашли, блин, привидений. Хотя, после зимы похожи, конечно…» И на недоуменно-вопросительный взгляд Каверзева из-под кустистых бровей пояснил:

— А как ещё ты туда попадёшь? Во плоти — никак. Только духом.

И зарычал он вдруг с замогильным подвыванием, тряся неизменного своего оруженосца, 14‑летнего Вовку, двумя руками за тонкую цыплячью шею: «Пароль, Генрих, суточный пароль! Зачем ты убил меня, ефрейтор?!»

Вовка тут же весьма убедительно изобразил удавленника.

— Потому что перебьют нас ещё на подходе к Якорной, — неожиданно закончил Хачариди почти равнодушно, поправляя на шее Вовки воротник линялой и расползшейся в хлам рубахи.

— Чёрт малахольный, — прочистив сдавленное горло, солидно прогудел Вовка неуверенным баском.

— Не дерзи, — рассеяно отозвался Сергей, сунув в потрескавшиеся губы спичку, что должно было означать начало основательных, стратегического размаха, размышлений.

На самого Вовку, к примеру, сия мизансцена действовала угнетающе. Так-то пресловутая «солдатская смекалка» у Серёги была искрометная, лёгкая, точно стих, написанный на бегу, на колене; а раз так, со спичкой… Это всерьёз и надолго.

Вовка, заложив руки за голову, растянулся на ржавом хвойном ковре, зажмурился от лучей солнца, перьями жар-птицы падающих сквозь еловые лапы. И вскоре голоса совещания, проходящего «в самом узком кругу», и потому на отшибе от партизанской стоянки, он слышал уже как далёкое монотонное бубнение, размытое шорохами и потаёнными голосами леса.

Перед глазами закачалось снежное марево. Да-да, в это тёплое утро привиделся в полусне-полуяви зимний день, когда «добровольцы» подобрались к самому Восточному лагерю, где находился маленький партизанский госпиталь. Десять легкораненых и больных, трое пацанов — сторожевой пост и двое медиков. Фельдшер тётя Клава и её дочь, медсестра Оксана.

«Добровольцев» заметили, когда до лагеря оставалось чуть больше полусотни метров. Пацаны продержались минут десять; когда разрядились рожки ППС и в снежной круговерти рассеялись дымы взрывов всех четырёх их гранат, пацаны отползли чуть дальше и бросились врассыпную в надежде, что «добровольцы» погонятся за ними и у оставшихся в лагере будет ещё какое-то время. Густой снег тем временем повалил сплошной стеной.