Вячеслав Демченко - Торпеда для фюрера

…Теперь же господин гауптштурмфюрер призывал не ждать ангелов мести с разверзшихся небес или из пучины морской, а как раз — с суши. И таки на ней, на суше, и сосредоточить всю свою национал-социалистическую бдительность. И призывал, как всегда, — начал уже привыкать капитан-лейтенант Нойман, — в обычной своей манере, несколько парадоксальным, мягко говоря, образом.

— Чем ждать их неведомо откуда, — постукивал тростью по бетону Карл-Йозеф, — надо предоставить русским две-три лазейки, где мы могли бы их встретить как следует и провести под нашим присмотром.

— Куда? — даже опешил поначалу Мартин.

— До возможного предела… и нужного нам места, — ещё чуть-чуть, казалось, и Бреннер подмигнёт ему заговорщицки водянистым серым глазом за стеклышком монокля. — А там и до стенки недалеко, — плотоядно ощерившись, закончил он. — Если другого применения нашим гостям не найдётся. Как это говорится, «если нет возможности предотвратить, следует возглавить».

— Боюсь, что не рискнул бы играть с вами в покер, — ворчливо заметил капитан-лейтенант.

Худощавый, жилистый, какой-то почернелый, как топлёная коряга, Карл-Йозеф Бреннер со своими пустыми блеклыми глазами, вспыхивающими вдруг пламенным отблеском, словно он бросал на потускневшие каминные угли тайные записки и планы заговоров, напоминал Нойману какого-то короля-изгоя из мрачного готического эпоса, носившего в чёрной своей душе самые зловещие и хитроумные замыслы мести.

«И трудно сказать, во имя чего или против чего все эти его интриги и яды, — подумал Нойман. — Не похоже, что во имя “великого дела” и против “красной заразы”. Скорее всего, своего имени ради ткутся эти заговоры Bellum omnium contra omnes [35] Война всех против всех ( лат .). против всех, своих и чужих, дальних и ближних, вплоть до собственных детей, если таковые у него, вообще, могут быть, как следствие человеческих привязанностей».

Но «человек без человеческих привязанностей» хоть и чувствовал, какое смятение он вызывает в простом вояке, прусской военной выправки и вправки мозгов, никак не мог пояснить ему, что и впрямь отнюдь не «Зиг хайль!» и не «Слава в победе!» движет им. Всего-то вульгарная, проповедованная ещё Чарльзом Дарвином, борьба за существование. До обидного примитивное чувство самосохранения.

Откуда у него была уверенность, что среди разведчиков, которых непременно пошлёт командование русского флота для уничтожения, «чтоб врагу не досталась», своей секретной торпеды, непременно будет Войткевич? Этого он и сам не знал.

То, что агент «Еретик» в штабе КЧФ продолжает передавать сведения, и сведения вполне правдоподобные — ещё не значит, что бывший агент абвера «Игрок», он же лейтенант русской разведки Яков Войткевич, не сдал её Смершу. Наверняка сдал, ведь, оставив тогда в дупле «Почтового дуба» на Аю-Даге взведённую бомбу для своего куратора в абвере, Яков пребывает в уверенности, что его, Карла-Йозефа, нет в живых, и никакое разоблачение ему не угрожает. И, если русский НКВД его проверил и поверил, если не нащупал в нём «Игрока», то непременно «Игрок» воспользуется его прошлогодним опытом. А вот ему, гауптштурмфюреру Бреннеру, чтобы жить дальше и не ожидать резкого хлопка по плечу «хальт!», от которого, глядишь, лопнет изношенное сердце, надо было знать, и знать с банковской гарантией, что «Игрок» никогда больше не возникнет на его пути. Ни спереди, ни сзади, со спины. И если для этого понадобится лично убить «Игрока», — Дарвин свидетель: он, в жизни не убивший никого, кроме таксы покойной тёщи, это сделает, и сделает с удовольствием.

Остаётся ждать…

Кавказ. Лето 43‑го. Аэродром авиации флота «Ашкой-2»

Увиденное заставило старшего лейтенанта Александра Новика замереть с рыбьи приоткрытым ртом. Всякого и разного повидал он за два года войны, но такого…

На стальной струне тяги, протянувшейся от гнезда пилота до хвостового элерона «У-2», крутились и закручивались на жарком ветерке самые затрапезные портянки, но вышитые коричневатыми цветочками, словно виньетками по краям.

Саша беспомощно обернулся на Войткевича, но тот только развёл руками, расплываясь в улыбке, которая всегда в таких случаях окончательно теряла признаки воспитания. Совершенно босяцкая ухмылка, циничная донельзя, хоть сейчас за ухо в отделение веди.

— А что, миленько? Мелкобуржуазно так.

То, что по уставу и опыту должны были обматывать эти чудные обмотки, выглядывало из-под фюзеляжа «У-2» в косой предвечерней тени. Причём на беззащитно-маленьких загорелых ножках недоставало не только портянок.

Неисправимый Яков шумно шмыгнул носом, словно вздохнул, и даже облизнул сухие губы. Недоставало и манжет солдатских бриджей со штрипками, которые тут же, но на другой тяге, игриво вытанцовывали штанинами какой-то замысловатый фокстрот.

— Венера, вот конечности, раскраденные у тебя похотливыми богами, — патетически произнёс Войткевич, поддёргивая брюки и явно намереваясь присесть для более «углубленного» осмотра «достопримечательностей», но Саша успел подхватить его за шиворот трикотажной блузы.

Ноги тем временем, смущённо передёрнув кукольными пальчиками, окончательно втянулись в тень зелёного фюзеляжа. Через некоторое время с той, другой его стороны, из-под широкого, латанного жестью крыла объявилась и сама «Венера», впрочем, как обещали пожалуй что слишком изящные ножки, — мало соответствующая упитанному скульптурному идеалу Античности. Наглухо застёгивая ворот гимнастёрки, на них сердито полыхала карими глазами из-под разведённых на выпуклом лбу чёрных стриженых прядок совсем девчонка. Даже нагловатая ухмылка Войткевича едва не оплыла отцовским умилением.

Но, неистово одёргивая полы гимнастерки, словно их можно было натянуть и на хэбэшные рейтузы, к счастью, не видимые под крылом, звонко прикрикнула девчонка с нарочитой строгостью вчерашней выпускницы педучилища:

— Вы что тут шляетесь… ополченцы? — закончила она, поминутно переводя взгляд с пугающе гражданских мужиков, невесть как затесавшихся на военный аэродром, на свои недостижимые бриджи и обратно. — Я сейчас охрану вызову, — пообещала она прыгающими от досады губами: «Какие, к чёрту, “меры по задержанию” в рейтузах?!» Тем не менее, сведя бровки, — мол, совсем офонарели, — продолжила она в том же духе: — Хотите, чтобы вас шлёпнули на месте за проникновение на секретный объект?

И впрямь, обряжены были офицеры в такую хулиганскую солянку, что хоть сейчас начинай распекать за нерадение на воскреснике в поддержку детей испанских коммунистов. Что, в общем-то, так и было. Выбраны были эти, не самые шикарные туалеты на складе ветоши, недавно подведомственной Войткевичу на СРБ.