Геннадий Фиш - Падение Кимас-озера

И я пошел, раненый и усталый, прочь от этого дома... Проклинал несговорчивого старика.

И подумай только: во всей деревне никто не захотел принять меня на ночевку... Злой и усталый, я забрался в темную холодную баню и кое-как провел в ней эту бесконечную зимнюю ночь...

Мы вошли в деревню. Здесь по маршруту намечен был большой привал... Посреди деревни стояли колхозники. Они отдали нам рапорт. Я тебе его покажу, он хранится у меня... Ояла сказал речь... Ну, что дальше говорить! Разобрали колхозники нас по домам...

В каждом доме на столе дымился, уже поджидая нас, обед... Обед с нашим красноармейским не сравнится, конечно, но кормили нас от силы сердца. Уха, запеченная в тесте рыба, клюква, молоко. Все хозяйства готовились к встрече несколько дней, как к празднику. Все бани были жарко натоплены. Мы могли смыть с себя пот нелегких переходов.

Я попал вместе с товарищем Антиллой в избу к председателю колхоза, совсем еще молодой женщине. Ее звали Марией. Осмотрели лыжи, сняли с плеч мешки и уселись за стол. Детишки с уважением ощупывали винтовку. Но не суждено было на этот раз нам спокойно пообедать. Только я поднес ложку ко рту, как дверь избы отворилась и в облаке пара ввалилась в горницу пожилая женщина. Подступая вплотную к хозяйке, она обиженно кричала во весь голос; казалось, вот-вот она вцепится в волоса хозяйке...

— Послушайте, Мотя. Я здесь ни при чем, и правление колхоза тоже здесь ни при чем, — отбояривалась Мария.

— Как так ни при чем? — кричала женщина, ища у нас поддержки своим словам. — Что, разве я и мой мужик не люди? Разве мы не первые ударники — он у себя в конюшне, а я на ферме? За что же нас так оскорбляют? Такой обидой из колхоза выжить можно!

— Да брось ты! — уже начинала сердиться хозяйка.

— А чем тебя обидели? — спросил Антилла.

— Да как не обидели?! — не успокаивалась та, кого председательница называла Мотей. — Разве я хуже других? По такому случаю даже блинов напекла, избу прибрала, баню стопила. Лучшее платье надела. Жирные щи на стол поставила. И вот тебе — нехватило на меня, говорят. Мужик до того осерчал, что из дому сразу к коням побежал... Кони, говорит, лучше, чем люди...

— Чего же тебе нехватило? — спросил я обиженную женщину.

— Как чего? Красноармейца! Каждому дали, в каждую избу привели, а мы с мужиком хуже всех выходим... Так, что ли, понимать прикажете?

— Ну, это дело поправимое, — сказал командир и приказал позвать из соседней избы красноармейца.

В соседней избе дело шло проворнее, чем у нас: там уже кончали снедать.

— Вы меня звали, товарищ командир?

— Да... Пойдите к этой колхознице и пообедайте у нее. Будьте ее гостем.

— Товарищ командир, я только что обедал... Второй обед тяжело. Нам ведь скоро уходить... Я боюсь — отстану от товарищей.

Но Мотя уже схватила за рукав полученного красноармейца и влекла его к двери...

— То-то обрадуется мой муженек! — уже довольная, сказала она.

— Я вас назначаю как в наряд, — сказал Антилла вдогонку красноармейцу. — Твою винтовку этот переход я сам понесу, — сказал он, переходя из официального тона в дружеский.

Затем он встал из-за стола и прошел вслед за ушедшими в сени. Через минуту я вышел за ним. Антилла сосредоточенно стоял, прислонившись к свежесрубленной стене.

— Подумай только, — сказал он мне, — и это происходит в той же самой деревне.

Голос его был неровен. Когда он прикуривал от моей папиросы, я заметил, что рука его дрожит и глаза влажны... Честное слово!

Только я прошу тебя — не спрашивай его про это. Он рассердится и ответит, что глаза его были влажны только два раза в жизни: первый — когда в глаз попала паровозная искра, и второй — когда он узнал, что умер товарищ Ленин.

Товарищ Инно — командир бывших Интернациональных военных курсов.

Товарищ Ровио Густав — член финской социал-демократической партии. В сентябре 1917 года был выдвинут рабочими организациями на пост «красного полицмейстера» в Гельсингфорсе. У него скрывался Ленин после июльских дней. Ровио — один из организаторов финской компартии. Был политическим комиссаром Интернациональных военных курсов. Был секретарем карельской областной организации ВКП (б).

Лахтари — в переводе на русский язык означает «мясники». Так население Карелии «окрестило» финских белобандитов.

«Калевала» — большая финская поэма, составленная из народных песен. В ней говорится о создании земли, неба, светил и орудий труда. Главный герой — легендарный Вейнемейнен, создавший мир силой своей песни. Там же действует сказочный кузнец Ильмаринен. Поэма художественно изображает понятия древних финнов о мире.

Смычки, или волокуши, — бесколесные телеги, просто-напросто два длинных шеста, которые волочит по земле, по болотистому бездорожью, лошадь.

Тойво Антикайнен — один из организаторов финляндского комсомола и финляндской Красной гвардии, участник гражданской войны в Советской России, вождь финляндского пролетариата. Сейчас приговорен буржуазным судом к пожизненной каторге.

Товарищ Суси сейчас работает в Карельской советской социалистической республике, в Петрозаводске.

Хапавези, телемарк, муртома — разные типы лыж. — Прим. Tiger'а .

Массельгское щельё — по-карельски ма — земля, сельга — гора, поросшая черным лесом; водораздельный кряж, идущий по южному берегу озера Сегозеро и разделяющий воды Беломорского бассейна и системы Балтийского моря.

Большинство карелов самодержавием было обращено в православие и получило типично русские фамилии: Петровых, Хрисанфовых, Ипатьевых и т. д.

В разгар кровавого белого террора финская газета «Уузи Пэива» писала в статье «Как поступить с пленными»:

«Прежде всего все начальники разбойничьих банд, мужчины и женщины, как, например, чиновники и служащие красногвардейских социалистических обществ и грабительского управления, убийцы, грабители и лица, причинившие ущерб, должны быть, по закону, приговорены к смерти или заключены в смирительном доме. Выдачи этих лиц надлежит требовать от России, ибо они являются лишь преступниками. Их имеется, вероятно, около тысячи. Всех русских надлежит просто расстреливать, как бешеных собак. Относительно остальных надлежит войти в соглашение с немцами. Германия имеет обширные владения и громадные колонии. Германия нуждается в рабочем люде и может разбросать их по всем своим владениям или колониям, не подвергаясь той опасности, что они смогут распространить яд большевизма среди немецкого населения, тем более, что вначале они не будут знакомы с местным языком».