Юрий Черный-Диденко - Ключи от дворца

А ночь была душной, жаркой, июльская ночь, когда, кажется, и в безлунной темноте дозревают хлеба; но т а м было еще жарче…

На заре всех разбудил гул орудий. Был он не близок, доносился откуда-то с правого фланга, со стороны Вяжей или еще дальше, может быть, из полосы соседней третьей армии. Фещук, на ходу подпоясываясь, вышел из блиндажа. Трилисский обзванивал роты: «Из секретов вернулись? Ничего не слышали? А ты случайно не глухарей посылал? Ну, добре, добре».

Потом передал трубку Алексею. Снова звонил Каретников. В такой ранний час стал спрашивать, когда именно в ротах будут проводиться собрания коммунистов, оформлены ли поданные заявления о приеме в партию. И неужели ни слова о том, что началось у соседей? Нет, все-таки поинтересовался:

— А как сегодняшняя побудка? Понравилась? Слышите?

— Да, товарищ майор, что, и нам этого ждать?

— Ждать надо всегда… Для этого мы тут и поставлены. Однако думаю, что партсобрание провести успеете. Но не затягивайте, не затягивайте, а пока ждите у себя первого…

Через час пришел Савич. Еще не размявшийся после ночи, то и дело потирающий впалые, бледные щеки. Снял планшетку и расположился за столом, видимо, надолго.

С минуту молча прислушивался. Орудийный гул затихал, прерывался все большими паузами.

— Вот и кончилась их легкая музыка. Другую им сейчас здесь, пожалуй, не завести. А у нас своя работа…

Он вынул из планшетки и развернул карту…

Артиллерийская канонада, что донеслась до батальона утром седьмого июля, была отзвуком скоротечного боя, предпринятого немцами, вероятно, с целью показать, что, мол, и здесь, на орловском выступе, они активны, способны, может, и на больший, упреждающий коварный удар. Не пробуйте, мол, маневрировать резервами — оттягивать, перебрасывать их, они и здесь могут пригодиться. Все это было не настоящим, не истинно главным, как не настоящей, обманной была и наступившая вслед за этим на весь день тишина над забронзовевшей в знойном мареве степью. Настоящее же, истинное оставалось укрытым от чужого глаза, и напрасно почти в течение всего дня как бы свисал на паутинно-тонкой нити с облачка, плывущего к Мценску, «фокке-вульф». То, чем потаенно жили сейчас штабные блиндажи, ротные и взводные землянки, окопы, темно-зеленые тенистые глубины рощ, придорожные пыльные заросли с натянутыми поверх них маскировочными сетями, чащоба камышей и рогоза на берегу Зуши, укрылось, старалось не обнаружить себя ни для какого, самого пристального взгляда со стороны.

На переднем крае, изгибисто уходившем в неразличимую даль, батальон Фещука занимал четыреста пятьдесят метров. И на этой перепаханной осколками полосе, каждый метр которой поквадратно был взят на вражеский прицел, поджидающе начинен противопехотными и противотанковыми минами, дважды перехлестнут цепкой, готовой впиться в живую человеческую плоть проволокой, командиры рот, взводов, отделений с тщательностью и расчетливостью межевщиков отмеряли каждому из бойцов батальона его метры, а с ними — и его никому не ведомую долю. И те, кому эти метры были уже отмерены, теперь судачили о них то с раздумчивой деловитостью, то с отчаянной лихостью мастеровых, которым выпал трудный, нелегкий пай.

— Слышал, что ребята из хозвзвода рассказывают? И дальнобойную мы подтащили!

— Это ж какую, чтоб прямо по Орлу? Мне такая ни к чему. Там, в Орле, мне и гранаты бы хватило…

— А какую же тебе здесь нужно?

— А такую, чтобы я мог башку над окопом поднять.

— Башку над окопом? Только и всего? А по ничейной кто за тебя побежит? И дальше?

— А там за огневым валом… Знай прижимайся… Тебе ж втолковывал взводный насчет осколков, куда какие летят…

— И я его слушал… А вот этим самым осколкам кто втолкует, чтобы они своего не полоснули?

— Это уже не опрометью надо, умеючи.

— Эх, прижался бы с охоткой к своей Аграфене Михайловне…

Алексей, направлявшийся в роту к Солодовникову, услышал обрывки этого разговора, подошел к солдатам. Свою Аграфену Михайловну вспомнил ефрейтор Спасов, рыжеволосый низенький красноармеец из Пензы с двумя медалями «За отвагу». Алексей уже давно убедился, что в каждой роте, даже в каждом взводе и отделении, помимо возглавляющего их командира есть еще и другой возглавляющий — не облеченный никакой властью, подчас совсем со стороны неприметный, но приближающий к себе остальных то ли дружеской словоохотливостью, то ли душевной открытостью. У пулеметчиков таким был, пожалуй, Рында, в третьей роте — Солодовников, здесь — Спасов.

— А что, она у тебя тоже огневая? — на ходу подхватывая шутку, спросил у него Осташко.

— Ох и огневая, товарищ капитан, — бойко, с явным удовольствием откликнулся Спасов. — Из-за нее дважды чуть было под указ о прогулах не попал, проснуться утром никак не мог…

— Тебя, я вижу, папаша с мамашей в веселую минуту задумали, а?

— Угадали, товарищ капитан. Недаром меня и Адамом нарекли.

— А при чем здесь Адам?

— Ну как же, он-то был веселым парнем…

— Откуда знаешь?

— Да ведь если б не так, то, представляете, какое бы скучное человечество от него с Евой пошло?! И деваться некуда было бы… Одна зевота! А так вроде бы еще и ничего, неунывающее, а это ж тоже наш постоянно действующий фактор… Знамо, кроме фашистов, так их я за людей не считаю.

— Вот ты бы, Спасов, еще и Мусатова развеселил. А то вот заговорили об огневом, а он слушает вас и робеет.

С лица сидевшего на корточках Мусатова еще и сейчас не сошла растерянность, в разговоре он не участвовал, только переводил взгляд с одного говорившего на другого.

— Мусатов, вы поняли, чем выгоден пехотинцу огневой вал? Почему надо держаться к нему поближе? Да сидите, не вскакивайте.

— Так точно, товарищ капитан, понял.

— Ну а все же, что говорил взводный о разрывах снарядов? Запомнили?

— Говорил — будет хорошо… Все осколки летят на Гитлера, только один на меня.

Захохотали.

— Вот и не совсем так, Мусатов. И этот один до тебя не долетит, если будешь помнить о дистанции. Артиллеристы научились за два года, огонь ведут точный. Смотри, как это будет в бою…

Алексей начертил на дне окопа траекторию снаряда, обозначил его взрыв и разброс осколков, этот устремленный вперед смертоносный веер, показал и последующие переносы огня.

С любопытством смотрели на незамысловатый, заветвившийся на глине чертежик и остальные пятеро. А в глазах Спасова, за его приспущенными рыжими ресницами, как показалось Алексею, на этот раз проглянули не только веселое любопытство, но и какая-то взвесившая все, схожая со стариковской мудрость.

Во второй роте, куда шел Алексей, Замостин сегодня созвал партийное бюро батальона. Здесь была самая вместительная и удобная для этого землянка. Алексей заявился чуть ли не на полчаса раньше. Хотелось порадовать Солодовникова только что полученной газетой, в которой Сорокин опубликовал свой очерк о парторге и его братьях. Степан сдержал свое слово. Ему удалось через полевую почту разыскать еще одного из Солодовниковых — Александра, оказавшегося в армейских оружейных мастерских. Очерк с заголовком «Девять богатырей из села Долгуши» был разверстан на всю полосу…