Михаил Аношкин - Трудный переход

Васенев нервничал:

— Соображай! Надо сначала поставить сюрприз, а потом делать все остальное. Понял?

— Так точно! Но ведь я так и хотел. А тут подсказчики…

— За подсказки, Ишакин, буду наказывать. Покажи-ка, Трусов, как надо.

Трусов в подрывной технике разбирался тонко, талант у него был такой, что ли. Он безошибочно угадывал тяжелые в смысле обезвреживания мины и легко справлялся с ними, тогда как другой на его месте покрывался холодным потом.

Трусов принялся рассказывать, каким образом эту мину следует устанавливать и в каком порядке обезвреживать. В это самое время распахнулась дверь, в ее проеме вырос… немец и заорал благим матом:

— Хенде хох!

Бойцы остолбенели: до того это было нелепо и неожиданно. Откуда взялся немец в прифронтовой полосе? За сотню верст от передовой? Неужели десант, как в сорок первом? Вроде бы давно кончились те времена…

Молчун Строков медленно поднял руки — он вообще все делал без лишних слов. А куда денешься, если автоматы в пирамиде, а пирамида — вон она, у стены, до нее метров пять скакать, а тут боязно даже переступить с ноги на ногу, того и гляди, этот бешеный немец всадит в тебя добрую порцию свинца.

Андреев попятился было к пирамиде, а Васенев резко отбросил правую руку назад, хватаясь за кобуру пистолета, но от волнения никак не мог отстегнуть кнопку.

Немец перешел на поросячий визг:

— Но! Но! Найн, найн! — и повел дулом автомата в сторону Васенева и Андреева.

Тогда уж и лейтенант растерялся, готовый заплакать от бессилия и от глупого положения, в котором они очутились.

Когда напряжение достигло предела, при котором кто-то все равно решился бы кинуться на немца, заслоняя собой товарищей, а старший сержант Андреев уже каким-то неуловимо ловким прыжком достиг-таки пирамиды и схватил автомат, немец вдруг снял каску, сбросил очки в металлической оправе и сорвал приклеенные усики. То был Мишка Качанов. Нужно отдать ему должное: замаскировался под немца он отменно. Форму взял у старшины напрокат, немецкий автомат разыскал на свалке металлолома и там же нашел гофрированную коробку для рожков с патронами. И никому в голову не пришло желание рассмотреть Мишку повнимательнее, когда он распахнул дверь и крикнул: «Хенде хох!» А если бы такое желание пришло, то можно было без труда рассмотреть, что у автомата ствол гнутый, а коробка до того мятая, что не могла уже служить по назначению. Но все обалдели от Мишкиного нахальства, и могло бы оно кончиться худо, окажись ненароком у кого-нибудь под рукой автомат или какое другое оружие или сумей лейтенант без заминки отстегнуть кнопку у кобуры.

Злую шутку сыграл с ними Мишка Качанов. Трусов вдруг запоздало рванулся к пирамиде, но его на полпути задержал Юра Лукин, упрекнув:

— Очумел, что ли?

— Да я его за такое пристрелю сейчас!

— Не валяй дурочку!

Лейтенант был белее стенки. Зло кусал губу — отходил медленно. Только Ишакин сохранял внешнее спокойствие, кривил в улыбке губы и наконец проговорил:

— Чижики, похоже, в штаны наклали.

— Заткнись! — запальчиво крикнул Трусов.

— А ты на меня-то чего гавкаешь? Ты на него гавкай, он же тебя до смерти напугал.

Андреев глянул на обескураженного таким финалом Качанова. Мишка действительно хотел повеселить ребят, осточертели им эти мины: лейтенант не знал никакой меры, а вышла вон какая неприятность, могло бы кончиться кровью.

Юра Лукин сказал:

— Наставить бы тебе, Михаил, по-дружески под глаза фонарей.

— Это зачем же? — вымученно улыбнулся Качанов.

— А чтоб лучше видел.

— Знаешь, что бывает за такие неуклюжие шуточки, Качанов? — пришел в себя Васенев. — Так не шутят!

— Виноват, товарищ лейтенант. Только я хотел для смеха. Думаю, скисли ребята от техники, дай, думаю, повеселю и заодно бдительность проверю. А бдительности у нас ни на грош, никто меня не задержал, а ведь я, как ни говори, на немца похож. Ведь похож, а?

— Ты тут разговорчиками о бдительности от главного не уводи. Посажу я тебя, Качанов, на губу, и поразмыслишь там на досуге, что к чему.

— С удовольствием бы посидел, товарищ лейтенант, вы правы — на губе здорово думается, делать-то все равно нечего. А свои ребята с голоду помереть не дадут…

— Его, товарищ лейтенант, еще на кухню дрова колоть, — усмехнулся Ишакин.

— А что, друг Василий, на кухне хоть и дымно, зато сытно. На все я согласен. Напоследок мог бы и на губе посидеть и на кухне поволынить, да некогда.

— Ничего, времени у тебя хватит. Война еще не скоро кончится, вольной жизни тебе еще долго не видать, Качанов.

— Это верно, товарищ лейтенант, только я уезжаю.

Ишакин и тут не преминул подковырнуть друга:

— Куда же тебя посылают? Уж не Рокоссовский ли в гости позвал?

— Нет, не знает он Мишку Качанова, а то бы позвал. Зато другие помнят. Как поется — «дан приказ ему на запад, а вам в другую сторону». Еду, товарищ лейтенант, в танковую часть. Писарь только что на ухо шепнул — получен приказ. Ну, я тогда, конечно, подкатился к старшине, выпросил эту вшивую одежонку и хотел напоследок повеселить вас. А вместо благодарности чуть не заработал губу. Но зато вы долго будете меня помнить.

— Достиг своего, — недовольно буркнул лейтенант. Его еще больше расстроило это Мишкино сообщение — породнились они тогда в Брянских лесах. И сказал, нахмурив брови: — Перекур! А тебе, Лукин, по матчасти подтянуться надо.

— Есть подтянуться, товарищ лейтенант!

Таким вот образом простился со взводом Мишка Качанов и будто в воду канул. Обещал писать письма, но не напомнил о себе ни единой строчкой. Жив ли сейчас?

Однажды отпросился Андреев у лейтенанта и пошел в Ново-Белицы, на ту сторону Сожи. Он бродил по сосновому бору, и воспоминания одолевали его. Вот тот домик, где в сорок первом году встретили их отряд начальник формировочного пункта — седой симпатичный полковник и батальонный комиссар Волжанин. В этом домике угощал их комиссар чаем и все расспрашивал, как это они — Игонин и Андреев — сумели после гибели капитана Анжерова вывести отряд к своим. И не просто вывести, а кое-где основательно потрепать немцев. Вот где-то возле этих сосен расстались они с Петькой Игониным, их определили в разные части. Вот так же касались их пилоток колючие лапы сосен. Только тогда было в разгаре лето, а теперь лес тихо стонал от осеннего ветра. И тогда Григорий подумал о том, что на запад он, видимо, пойдет той же дорогой, которой в начале войны уходили на восток. И будет еще много волнительных и горьких встреч впереди. И самыми горькими из них будут встречи с могилами капитана Анжерова и Семена Тюрина… А сколько еще будет свежих?

Воспоминания, воспоминания…

…После того как в стычке с бандеровцами взвод потерял двух бойцов, из батальона прислали замену — тоже двух. Пришли недели две назад, когда взвод разминировал поле возле деревни Фатеевка. Колхозники попросили. Сеять надо, а поля засорены минами. И командование бросило на это батальон Малашенко. Правда, поздновато, но все равно: озимые посеют.