Нгуен Нгок - Страна поднимается

Молчание. Нуп понимает, старый Ой в чем-то и прав. Разве все эти месяцы не поливал он свою землю прилежней других стариков? Не спас на своем поле больше риса, чем прочие? Но прав-то он лишь отчасти. А Нуп ведь на то и человек Партии, чтоб правота его была полной. Он должен видеть дальше всех и — это самое главное — донести правоту свою до каждого человека.

— В горах, — говорит он, — много дорог. Добрые дороги ведут на вершины, злые спускаются в пропасти. На вершинах светит солнце, в пропастях кишат ядовитые змеи. Люди Харо издавна только и слышали француза, они не слыхали слов дядюшки Хо. Они шли злою дорогой. Но теперь увидели наконец ядовитых змей и хотят ступить на добрую дорогу. Неужто мы с вами им не поможем?

Старый Па теребит волоски, торчащие из родимого пятна на подбородке.

— Мы, — отвечает он, — должны взять их за руку и вывести на правильный путь.

— Если в одиночку карабкаешься на кручу, — подхватывает Нуп, — остаешься без сил. Взбираясь вдвоем, устаешь, но не слишком. Поднимаешься втроем — усталость и вовсе мала. Когда идешь на француза, все то же самое. Наша деревня Конгхоа одна не смогла устоять, пришлось бежать, прятаться повыше в горах. Потом прибавились Баланг, Дета, Талунг и Конгма, и мы стали воевать много лучше. Теперь вон француз семь дней рыщет вокруг, а рис наш забрать не в силах. Так бот, нынче… нынче прибавились к нам четыреста человек из Харо…

Глаза его блестят, он улыбается:

— Понимаете — четыреста человек! Это же сила. Не сегодня завтра станем бить француза крепче прежнего. Он скоро останется сам-один, слышите, люди?..

— Так-то оно так, — протяжно вздохнул Хоп, — но люди Харо не пойдут за нами. Просто сейчас они голодают, и на словах чего только не наболтают. А пройдет время — вернуться назад к французу.

— И нам еще их кормить! — кричит тетушка Ху. — Да никто и пальцем не шевельнет…

Но Нуп стоит на своем:

— Нет, я уверен, если не пожалеть времени, все объяснить, втолковать нм, они послушают нас. Француз свою злую ложь твердил им из года в год, они и то поверили. А мы станет говорить правду, значит, нам они поверят быстрее… Да, и землю возделывать трудно, очень трудно. Досталось нам с вами — это так. А все потому, что мало нас и сил не хватает. Теперь еще от зари до зари надо будет работать всем миром, чтоб прокормить Харо. Но через год они станут на йоги. Зато ряды наши пополнятся: шутка ли — четыреста человек! И станет нам всем полегче. Так что кормить Харо — все одно, что кормить самих себя…

Старый Ой — он по-прежнему восседает посреди площади — невнятно бормочет:

— У тебя, Нуп, видать, лишнего запасено, ты и давай. А я голода боюсь, не дам ни зернышка.

Все расходятся. Пора идти в поле. Разговоров больше не слышно.

Нуп тоже уходит. У него сегодня дела в Баланге.

Вернулся он поздно ночью.

Лиеу — она уже спала — вздрогнула и проснулась: чьи там тяжелые шаги на ступеньках? Встала, вышла поглядеть и увидела мужа.

— Ты куда? — спросила она. — Что это ты несешь?

— Рис — землякам из Харо.

— А мне почему не сказал?

Он не нашелся с ответом. Постучал пальцем по ступеньке, помолчал.

— Лиеу… — сказал он наконец негромко, — у нас ведь в доме припасено больше ста корзин риса. Матери и Ха Гу, решил я, хватит тридцати пяти корзин. Так ведь? Отдам-ка остальное людям Харо.

Лиеу оперлась рукой о лесенку.

— И расчищу в этом году три поля, — сказала опа. — И ты — еще одно. Не стану гнать водку, буду класть на алтарь поменьше риса. Сама буду есть клубни май, а маме с Хэ Гу, конечно же, риса хватит…

Пуп взвалил корзину на спину и вместе со старым Па, Сипом и Типом ушел в лес. Нет, никогда не любил и не жалел он жену так, как сейчас. Скоро, почитай, два месяца, как он и вовсе не появлялся дома, даже в глаза но видел своего поля, не срубил ни единого дерева. Рис, который он нес на спине, вырастила Лиеу.

Он вспомнил, как позавчера, возвращаясь из общины, дошел до околицы — глядь: под манговым деревом собрались женщины, Лиеу — она стояла в самой гуще толпы — подняла руку и заговорила:

— Позвольте мне сказать…

Оп быстро свернул на другую тропу. Лиеу ведь раньше была неразговорчива, на людях стыдилась и рот открыть. А теперь вон женщины деревенские выбрали ее над собою главной. Правда, позавчера она впервые говорила перед народом. Вот Нуп и не захотел попасть ей на глаза — смутится еще, оробеет.

На сердце у него было легко и радостно. Он обернулся вдруг и поглядел на созвездие, напоминавшее лодочный руль киней: оно по-прежнему высилось на небе. Как далеко отсюда дядюшка Хо, а вот ведь умудрился наставить и просветить здешний люд, довести его до пути!

Отойдя довольно уже далеко, он неожиданно вспомнил:

— А Тун-то где?

— Он выйдет попозже.

Вскоре появился и Туи с корзиною риса за спиной. Следом шли двое, Хоп и дядюшка Шринг. Туп сумел уломать их.

Еще через два дня шестьдесят земляков из Конгхоа — одни, потом другой, третий — отнесли рис. в Харо. Примеру Конгхоа последовали Баланг и Талунг.

Деревья на обоих берегах речки Датхоа высокие, зеленые. Вода в речке громко журчит. Тут-то люди Харо и поставили новую свою деревню — пятьдесят с лишним домов. Весь день вокруг снует, суетится народ. Разговоры, смех — точь-в-точь птичье гнездовье поутру. Тут и партизаны из Конгхоа, Баланга, Конгма: эти учат соседей из Харо, как похитрее ставить ловушки и частоколы вокруг новой деревни. Женщины Конгхоа ведут товарок своих из Харо работать в поле. Целых шесть длинных домов в лесу полны риса, что прислали окрестные деревни…

Полмесяца спустя в Харо устроили званый пир, и тамошний люд во всеуслышанье поклялся отныне и во веки веков не враждовать с Конгхоа и вместе бить француза.

Речки полноводнее Датхоа нету в здешней округе. И как ни ярится солнце, она знай себе бежит, не скудея, синяя и прохладная. Нуп стоит на открытом ее берегу — пусть ветер перебирает волосы, треплет набедренную повязку. Много лет назад девяносто человек, стиснув зубы от горя, покидали эту речку, поднимаясь на гору Тьылэй, чтобы и дальше биться с французом. Нынче они вернулись обратно. Нет, их уже не девяносто человек. Куда там! В деревнях Конгхоа, Баланг, Талунг, Дета и Харо более тысячи людей.

Он наклоняется и пьет воду из речки…

В третьем месяце пришло из провинции письмо — Нупа вызывали на совещание.

— Пойдешь, — сказал ему Тхе, — на Съезд ударников соревнования всей нашей зоны [26] В начале войны Сопротивления (1946–1954) правительство ДРВ разделило страну на 14 военно-административных зон, каждая включала в себя несколько провинций. Здесь речь идет о зоне, объединявшей провинции южной части Центрального Вьетнама. .