Нгуен Нгок - Страна поднимается

Нуп никак не мог взять в толк, что за Съезд такой.

— Там, — объяснил ему Тхе, — соберутся ударники со всей зоны и проголосуют: кто лучше всех бьется с врагом, работает в поле и крепит народное единство.

— Тогда, — сказал Нуп, — идти должен дядюшка Па. Кто, как не он, знает доподлинно нашу деревню, каждого земляка — дела их и заслуги. Он расскажет об этом получше меня.

— Нет уж, — засмеялся Тхе, — руководство провинции вызывает тебя, ты и иди. Узнаешь много полезных вещей.

Нуп собрался в дорогу. Женщины принесли и положили ему в корзину два десятка куриных яиц и флягу с медом. Мать дала четыре молодых кукурузных початка и сказала:

— Ты там, сынок, на дороге поглядывай да прислушивайся — как бы чего не вышло…

Все прыснули со смеху.

Долгий ужасный вой раздирает беззвездную черноту неба. Потом вспыхивает ослепительная зарница. На мгновение люди увидели побледневшие лица друг друга. Грохот взрыва сотряс каменные склоны. И эхо громовыми раскатами прокатилось по горам.

— Гасите огни! Гасите огни! Все спускайтесь к ручью! Живее, живее!

Снова грохнули самые большие ружья (все теперь знали, имя им — «пушки»). Снаряды разорвались где-то за полями. Потом все смолкло. Будет еще залп или нет? Отчего такой долгий перерыв?

Нуп заговорил первым:

— Лупят куда попало. Душу отводят. Злятся на горы, на камни. Сегодня лавиной из камнемета зашибло насмерть да придавило восемь солдат. Вот он и сводит счеты.

Люди потянулись к огромному камню, лежавшему у самого ручья. Уселись на камне кружком, Нуп — посередине, и стали слушать его дальше.

…Француз недавно проиграл большое сражение на севере Тэйнгуена. И решил теперь отыграться, нанести удар по здешним партизанам. Тхе сказал: француз двинул сюда два полка — это большая сила. Он пойдет по разным дорогам: спустится к фортам Томанг, Мангзианг, войдет в форты Сахуонг, Муинюнг, поднимется к фортам Хатам, Катунг, пустит семьдесят машин и перекроет дорогу на Нгазио. Француз подтянул двадцать пушек и непрерывно обстреливает склоны Тьылэй, чаще всего снаряды падают на полях Конгхоа. Карательная операция длится уже двадцатый день. Тун — он командует партизанами — провел восемь боев, защищая поля. Враг потерял двадцать солдат, но не смог захватить ни единого зернышка риса. Здорово дрались партизаны Баланга, Талунга, Дета, Конгма и Харо, они действовали вместе с бойцами шестьдесят восьмого подразделения территориальных войск…

Нуп вернулся со Съезда ударников в самый разгар карательной операции. Днем он руководил боевыми действиями, а по ночам обходил деревни, рассказывал землякам о Съезде ударников.

Нынче ночью он говорит о Съезде в родной своей деревне Конгхоа. Весь народ — парии и девушки, стар и мал — сидел вокруг. Купа малых звезд светилась в глубине ручья, точно россыпь жемчужин, оброненных женщинами бана. В непроглядной черноте ночи здесь, посреди леса Тьылэй, Пун вспоминал электрические лампочки, светившие на Съезде ударников. Он волновался, словно глаза его снова видели почтенного секретаря Провинциального комитета Партии, а в ушах звучали голоса ударников — киней и горцев, женщин и мужчин, стариков и совсем еще молодых людей, каждый из них — в свой черед — говорит о том, как воевал он с французом, работал в поле, крепил всенародное единство и дружбу. Пальцы Нупа, державшего в руках винтовку, стиснули скобу спускового механизма. Он делился с земляками теми чувствами, что полыхали в душе его, словно жаркий костер. Партия наша теперь сильна и могуча. По всей стране люди здорово бьют француза, и нет им числа. Он рассказал о брате Фыоке, который подплыл по морю к французской лодке, поднырнул под нее, перерезал привязь и тайком увел к своим, Фыок не побоялся рыб, огромных, как дом, не испугался смерти — за Партию не жалко отдать и жизнь. Рассказал о молодом парне по имени Ле Нгиеп — сколько бы мин ни поставил француз, Ле Нгиеп обезвреживал все до единой; схватить его враги так и не смогли, потому что был он проворен, как белка. Партия скажет: иди туда-то, и тотчас он на месте, слух его всегда открыт для партийного слова, как для родительских наставлений…

Самому Нупу тоже присвоили звание ударника, и он рассказал там во всеуслышание, как его деревня Конгхоа воюет с французом, выращивает рис, сплачивает свои ряды и крепит единство с соседями. А когда он закончил свой рассказ, собравшиеся на Съезд ударники подбежали к нему, подняли его на плечи и понесли по всему огромному дому. Вот радости-то было! Сам секретарь Провинциального комитета Партии встал и сказал: «Ну, французам и за сто лет не одолеть товарища Нупа и деревню Конгхоа!»

Земляки, слушавшие Нупа, обрадовались, повскакивали с мест.

— Верно! — кричали они. — Верно!

Старый Па обнял и расцеловал Нупа. Гип заиграл на своем торынге. А сестрица Зу запела, и все стали выкрикивать «е-е!.. е е!» в лад песне:

Эхо разносило песню по горам. И грохот французских пушек не мог заглушить ее.

Закончив свой рассказ, Нуп велел зажечь костерок, заслонить его со всех сторон одеялами и сдвинуться потеснее. Потом развернул подарки и награды, полученные на Съезде, и показал землякам: фотографию дядюшки Хо — он с мотыгою на плече шел работать в поле; шелковый костюм дядюшки Хо; знамя с вышитыми на нем буквами; орден Воина первой степени и орден Сопротивления первой степени — это были награды Нупа; орден Воина первой степени и Почетная грамота от командования Народной армии Вьетнама — боевые награды деревни Конгхоа. И еще одна награда Нупа: за плечом у него висело новехонькое короткое ружье — карабин.

Люди отмыли руки дочиста — всем хотелось потрогать, подержать каждую вещь. Они не сводили глаз с дядюшки Хо, шагавшего в поле, разглядывали костюм с его плеча… Глядели, смотрели до полуночи, никак не могли наглядеться.

Тун пожирал глазами карабин. Нуп засмеялся и протянул его Туну — бери, на время, конечно. Назавтра пуля из этого карабина поразила насмерть вражеского солдата.

Три ночи подряд в Конгхоа проходили собрания. Народ услыхал о соревновании, и каждый пожелал в нем участвовать. Вот об этом-то соревновании судили и рядили целых три ночи. А потом еще четыре дня кряду француз пытался вклиниться между Конгхоа и Балангом. Партизаны заступили ему путь, дрались день и ночь и зажали его в кольцо — долго не мог француз пробиться ни вперед, ни назад. После этого сражения земляки всей деревней назвали Туна лучшим ударником боевого соревнования.

Удаляющийся рев самолета тонет в шелесте и гуле — это тысячи, десятки тысяч деревьев в лесу на горе Тьылэй ведут немолчный свой разговор. Край неба все еще объят пламенем: горит трава и тростник на холмах — француз забросал их зажигательными бомбами. Перестрелка умолкла. Француз бежал с поля боя.