Бела Иллеш - Обретение Родины

Едва началась война, Топчиев ушел на фронт, участвовал в битвах под Москвой и Сталинградом. Хотя имя его редко фигурировало в официальных военных сводках, Верховное командование высоко ценило, всегда выслушивало его мнение, которому придавало большое значение. Топчиеву было за шестьдесят, но его высокая фигура оставалась стройной и гибкой. Кто не знал о полученном им когда-то тяжелом ранении и годах, проведенных на костылях, с трудом мог бы этому поверить, глядя, как легко и ловко вскакивает генерал на коня. Волосы у него были седые с пробором посредине.

— Ну, в чем дело, товарищ Балинт? Что стряслось?.. Садитесь! Сейчас принесут чай… Но вы покамест приступайте к делу. Выкладывайте, что, по вашему мнению, у нас не так и какие наши распоряжения необходимо изменить. Как вы себя чувствуете в Венгрии? — засыпал он вопросами лысого майора.

— Отлично, товарищ генерал армии! То есть… Я, собственно, потому и попросил вас меня принять, что в самом деле ужасно скверно себя здесь чувствую. Не подумайте, товарищ генерал армии, что у меня какие-нибудь личные неприятности или что я не получаю всего полагающегося офицеру-фронтовику. Сейчас мне не по себе лишь потому, что я коммунист, венгерский коммунист. Моя совесть коммуниста говорит мне, что многое мы делаем плохо.

— Серьезное заявление, товарищ Балинт! Сильная самокритика. С большим интересом и нетерпением жду дальнейших объяснений.

Балинта не было нужды подгонять.

Он заговорил торопливо, почти скороговоркой. В охватившем его крайнем возбуждении лысый майор испытывал самые разноречивые чувства. Но сосредоточенное внимание генерала, его теплая улыбка вскоре возвратили Балинту равновесие и уверенность.

Он отчетливо знал, что именно хотел высказать. За последние два дня Балинт много передумал и все свои формулировки мысленно проверил много раз.

Приводя отрывочные статистические данные, пересказывая некоторые известные ему случаи, Балинт намеревался доказать, что освобожденная часть Венгрии представляет собой мертвую землю — пусть не в такой степени, как это было с частью Украины, сожженной и опустошенной отступавшими гитлеровцами, но, во всяком случае, мертвую по отношению к самому главному, необходимому для ее восстановления.

Здесь тоже почти полностью отсутствуют трудовые руки, рабочая сила, мужское население. Немцы угнали на Запад даже подростков, досрочно собрав их в команды допризывников. При этих условиях Венгрия была фактически не в состоянии принять участие в антигитлеровской войне, в собственном освобождении. Она не в силах набрать собственных солдат. Если Венгрию по окончании войны упрекнут в том, что она не желала участвовать в этой освободительной войне, это будет величайшей несправедливостью, так как венгерский народ полон жажды сражаться против Гитлера. Но что можно сделать, когда дома остались мужчины или уже неспособные владеть оружием, или еще неспособные им владеть…

— Но ведь вам известно, Балинт, что Красная Армия приносит любые жертвы ради освобождения Венгрии.

— Венгерский народ всегда будет за них благодарен, товарищ генерал! Однако для блага венгерского народа необходимо предоставить ему возможность завоевать свою независимость и свободу собственными руками. Товарищ генерал армии хорошо понимает, какая большая разница — получить свою независимость в подарок или завоевать и обрести ее вновь самим…

— Понимаю, товарищ Балинт. Знаю. А ну-ка выпейте чашечку чаю, закурите, а потом продолжим наш разговор. Спорить не будем, лишь обсудим эти вопросы вместе, так как, по существу, я с вами согласен.

Генерал налил чай, бросил в него сахару, подлил коньяку и придвинул чашку Балинту. Лысый майор одним глотком втянул в себя горячий напиток и набил табаком трубку. Но зажечь ее забыл. Держа в зубах холодную трубку, он глубоко по привычке затянулся и выпустил изо рта воздух.

— Раз товарищ генерал армии, по существу, со мной согласен, ему должна быть прекрасно понятна также и наша ближайшая задача: отпустить домой венгерских военнопленных! Я очень хорошо себе представляю, что при настоящем положении с транспортом вряд ли можно собрать и доставить на родину всех гонведов, находящихся во множестве лагерей, которые разбросаны по территории Советского Союза. Но ведь можно отпустить домой — хотя и эта задача не из легких — тех одетых в военную форму венгерских рабочих и крестьян, которые содержатся в плену в Закарпатской Украине или Галиции, так как до сих пор их нельзя было отправить в глубь страны. Еще более реально — отпустить на свободу военнопленных, которые сейчас сосредоточены в сборных лагерях на территории Венгрии.

— Вы правы, Балинт. При наличии доброй воли и после серьезной подготовительной работы задачи эти вполне разрешимы.

Балинт даже привскочил.

— Значит, товарищ генерал армии поддерживает мои… высказанные мной предложения? Вы передадите их в Москву?

— Сядьте, Балинт. Зажгите наконец свою трубку. Нет зажигалки? Вот вам моя. Оставьте ее себе, мне она все равно без надобности. Проклятые доктора запретили курить. А что до вашего предложения… Нет, передавать его Москве я не стану. В этом нет нужды. Четыре или пять дней назад Венгерская коммунистическая партия обратилась с такой же просьбой к Советскому правительству. И оно поддержало это предложение товарищей, подготовленное, разумеется, не столь сумбурно, как его формулировали сейчас вы. Оценивая значение этой проблемы, партия смотрела вперед гораздо дальше и просила намного больше, чем вы. Она подумала не об одном только завтрашнем дне, но и о грядущем послезавтрашнем. И Верховное командование выполнит эту просьбу. Соответствующий приказ уже заготовлен, мы вскоре приступим к его выполнению. Короче говоря, дорогой товарищ Балинт, вас тревожили вчерашние проблемы и волновали уже разрешенные вопросы.

Балинт взирал на генерала широко раскрытыми глазами. Сначала он даже почувствовал нечто вроде горечи. Но это продолжалось не больше секунды, какой-то доли ее. Затем лысый майор начал смеяться. Он смеялся громко, счастливо и под конец ударил правой рукой по стоявшему перед ним столу. По письменному столу генерала армии.

— Опоздал?.. Превосходно! — воскликнул он. — Меня опередила партия?.. Замечательно!

Топчиев сразу, как только начал говорить, встал. Его испытующий взгляд был в упор устремлен в лицо Балинта. Серые глаза генерала, казалось, заглядывали в самую душу. Уж генерал-то вполне отчетливо понимал, что в этот момент происходило с Балинтом. Какую-то долю секунды генерал смотрел на Балинта с удивлением. Оно сменилось сначала сочувствием, а затем и прямой симпатией. Когда Балинт овладел наконец собой, обуздал сотрясавший все его существо счастливый смех и встал, Топчиев протянул ему руку.