Бела Иллеш - Обретение Родины

— При разделе земли надо быть начеку! — говорил Олднеру широколицый белобрысый мадьяр с кривыми, одно ниже другого, плечами. — Народу у нас много, а земли мало. Самое лучшее — прирезать нам землю соседней деревни Генч. Ее жители и так слишком примазываются к немцам, вот и пускай себе убираются в Германию. А если нам удастся вдобавок к своим получить еще и их поля, земли у нас хватит на всех.

— До раздела земли пока далеко, — заметил Володя.

— Надо уже сегодня хорошенько обмозговать это дело. Чтобы потом не вышло каких ошибок и просчетов! Народ очень ждет и готовится.

— К чему именно? — спросил Олднер.

— Ну, сейчас мы этого еще точно не знаем, — ответил гонвед, втягивая голову в плечи. — А готовиться готовимся. Очень готовимся…

В первые минуты, когда Олднер только вызывал гонведов для беседы, всего несколько человек проявило желание подойти к столу, где записывались их слова. Володю эта нерешительность удивила, Тольнаи — нет.

— Они боятся любых протоколов. Для них протокол означал всегда либо сбор налога, либо опись имущества, либо другую какую беду.

— Но мы же не…

— Конечно, у нас совсем иные цели, но они этого знать пока не могут. Вот когда узнают, все станет намного легче.

— В нашем Алшедомбору пристукнули двух немцев, — начал свой рассказ еще один гонвед. — Виновников не нашли… И вот господин секретарь управы приказал схватить и выдать немцам двенадцать первых попавшихся парней. После этого в Которе, что по соседству с нами, камнем прошибло голову самому господину секретарю. Кто кинул камень, определить в темноте было трудно. Господина секретаря отвезли в больницу, а оттуда на кладбище. Следствие повели немцы. О, они-то уж знают толк в подобных вещах! Выпытать у народа, кто и по какой причине швырнул камень, им, правда, так и не удалось, хотя и били плетьми беспощадно. Сына кузнеца, портного и двух батраков они забили до смерти, а еще пятерых искалечили. Но им этого показалось мало — четверых крестьян вздернули на виселицу. И тем не менее пострадавшими они продолжали считать себя. «Ну, получили теперь урок?» — злорадствовал один молодчик. Ну что ж, мы их урок усвоили!.. Взяли как-то ночью да и перерезали глотку тому мерзавцу.

— А немцы все еще стоят у вас в селе?

— Стоят, — ответил длинноусый гонвед, которого Тольнаи угостил сигаретой.

Гонвед глубоко затянулся и, пуская синие колечки дыма, так же глубоко вздохнул. Потом продолжал:

— Стоят! Холера их унесет! Рады бы от них избавится, да не выходит: укокошишь одного — глядь, на его месте уже два новых…

— Не выходит, говоришь? — переспросил Тольнаи, — А я считаю, может выйти. Знать только надо, как за это взяться.

Вокруг стола уже толпились сотни пленных. Видно, не столь уж он зловреден, этот протокол, раз ему сопутствует раздача сигарет. Да и Тольнаи рассказывал очень занятно и обстоятельно. Он говорил пленным мадьярам про Тулипана и Йожефа Тота, а также про Дюлу Пастора, хотя и сам не знал сейчас точно, где он находится, в каких краях воюет.

Олднер хорошо помнил прошлогодних военнопленных и, сравнивая с ними нынешних, готов был, невзирая на свой пресловутый «трезвый разум», поверить, что в настоящий момент каждый венгерский солдат уже готовый антифашист.

Однако Тольнаи несколько охладил пылкие восторги Володи:

— Немалое число пленных так горячо стоит за нас исключительно из опасения, как бы не выяснилось, за кого они ратовали вчера и позавчера…

— Возможно! Но даже и в этом случае они здорово изменились. Полтора года назад гонведы боялись даже мысли о том, чтобы заговорить с кем-нибудь из наших людей: страшились немецкой расправы. Да и нас опасались, думали, влетит им по той причине, что они мадьяры. Сегодня же им боязно другое: а вдруг мы их заставим расплачиваться за то, что они в прошлом были связаны с немцами! Я уж не говорю о тех, кто совершенно убежден, что русские — их друзья.

— Мне тоже это известно, Володя. Большинство венгров действительно видит нынче мир другими глазами, чем год назад. Но должен тебя предупредить: тот факт, что венгры начинают обретать здравый смысл, вовсе не означает, что мы сами должны утратить способность смотреть на вещи трезво.

В густой листве векового дуба звенел многоголосый птичий хор. А внизу, в тени дерева, двигались, подходя один за другим к Тольнаи, пленные венгры.

— Когда на нас напали немцы, а это было в марте, наша рота стояла под Шопроном. Мы приняли бой, — хвастливо разглагольствовал капрал Фадьяш, коренастый черноглазый парень, очень пригожий и складный. — Держались четыре дня. Отбили одиннадцать штыковых атак, взорвали восемь немецких танков…

— Доводилось вам, капрал, когда-нибудь слышать о витязе Хари Яноше [36] Хари Янош — герой известного в Венгрии юмористического стихотворения поэта и драматурга Яноша Гараи (1812–1853), имя Хари Яноша стало нарицательным для всякого лгуна и фантазера. ? — перебил его Тольнаи.

— Хари, Хари?.. Да, я знавал одного обозного старшего лейтенанта с подобным именем. Его звали витязь Ене Харри-Харрер. Если вы имеете в виду именно его…

— Спасибо, капрал. Когда будет нужно, вас вызовут.

— Да… Вы вот, кажется, спрашивали, что мы предприняли, когда на нас напали немцы? Об этом самом, не так ли? Мы, значит, крепко в ту пору призадумались… Ведь что-то делать надо? А что?.. В чем наша задача, не знал тогда из нас никто, и не нашлось никого, кто бы нам это подсказал… Но думали мы очень крепко, очень…

Стоявший перед Тольнаи с опущенной головой хилый, бледнолицый гонвед несколько раз повторил:

— Крепко думали, очень крепко…

Часов в десять утра, когда пленные успели позавтракать второй раз, майор Балинт сделал им короткий доклад, осветив сперва положение на фронтах.

Его точный, объективный отчет разочаровал слушателей. Большинство венгров полагало, что в тот момент, как они сдались в плен, фактически должна завершиться и вся война. Ну в крайнем случае на это понадобится еще несколько дней. На худой конец недели две…

Между тем Балинт оценивал обстановку совсем иначе:

— Война продолжается. Как говорят русские, надо прикончить зверя в его собственной берлоге.

Говорил лысый майор и о Венгрии. Начал он с того, что все истинные венгерские патриоты должны действовать заодно в интересах независимости и свободы Венгрии. Мысль была не новая. Гонведам приходилось слышать ее не раз. Разве не под таким же самым лозунгом вынуждали их идти на фронт!..

Только с большим трудом, постепенно и далеко не полностью отдали они себе отчет, что в этих многократно внушавшихся им словах лысый майор выражает нечто такое, о чем они прежде никогда не слышали. Относительно характера землевладения в Венгрии Балинт рассказывал несколько сухо, приводя лишь цифры и факты, отчетливо рисующие вопиющую картину. Речь его могли понять только люди, умеющие разбираться в языке фактов и цифр, гонведам же этот язык был не слишком знаком.