Бела Иллеш - Обретение Родины

— Прошу прощения, — перебил ее с места один из слушателей, это был капитан Дьенеи. — Не будете ли вы любезны сказать нам, существует ли книга по тактике и стратегии испанских партизан?

— Не знаю. Думаю, что нет, — тихо ответила докладчица. Насколько мне известно, военная история испанских боев пока еще не разработана.

— Тогда разрешите узнать, где уважаемый профессор вычитал все преподнесенные нам сегодня истории?

Юлия Сабо легонько усмехнулась — или, может, так только показалось? — всего на какие-то короткие доли минуты, пока протирала очки. Но едва они были вновь водружены на нос, лицо приняло прежнее, весьма серьезное выражение.

— Как вам сказать… — произнесла Юлия, чуть-чуть растягивая слова. — Когда человек пережил все это сам, такие вещи не забываются…

И без малейшей паузы Юлия Сабо как ни в чем не бывало продолжала лекцию.

С этой минуты для большинства офицеров ее выступления приобрели совсем новый смысл и значение. Теперь они уже с напряженным вниманием следили за ее речью и вскоре поняли, что это далеко не бесполезно. Партизанское прошлое Юлии Сабо вызвало в них вполне понятное и вполне здоровое любопытство к ее лекциям, а содержание лекций в свою очередь подняло в их глазах авторитет этой строгой очкастой особы.

Мир в представлении пленных начинал принимать новые очертания. После занятий лектору во многом помогал гонвед Даниэл Шебештьен, окончивший антифашистскую школу в одном из подмосковных лагерей.

Шебештьен был обут в русские сапоги, сухопарую его фигуру облекала зеленая красноармейская гимнастерка, только без погон. На головном его уборе красовалась красно-бело-зеленая кокарда.

Шебештьен больше занимался работой с рядовыми, чем с офицерами. Регулярно, изо дня в день выступал он перед гонведами с небольшого помоста в левом углу просторного мощеного казарменного плаца, поверхность которого была подобна сплошному исполинскому кирпичу. Шебештьен говорил в микрофон. Темы его докладов были весьма разнообразны. Он старался по возможности связывать их с текущими событиями и, прежде чем начать доклад, всякий раз комментировал эти события, зачитав предварительно сводку командования Красной Армии о положении на фронтах.

Советские сводки неизменно вызывали у гонведов известное чувство разочарования: слишком уж они привыкли к многословным разглагольствованиям Геббельса. В глазах людей, воспитанных на геббельсовских сводках, русские сообщения о положении на фронтах представлялись чрезвычайно скупыми. Даже в период больших и решительных побед Красной Армии они были столь же справедливы и предельно кратки.

Из международных событий венгерских военнопленных больше всего волновало то, что происходило в Румынии. Народ в этой стране уже изгнал со своей земли немецких фашистов и объявил войну гитлеровскому рейху.

Когда Шебештьен поведал пленным об этом событии, одни из них искренне радовались румынской победе, другие, напротив, опечалились — им казалось, что румыны получат теперь «лишний козырь», опередив мадьяр. Нашлись и такие, особенно среди офицеров, что отзывались о «валахах» с нескрываемой злобой:

— Вы только поглядите, что творит это вшивое племя.

Лишь немногие соглашались с капитаном Михаем Дьенеи, который попросил слова по окончании доклада о международном положении и, помимо всего прочего, сказал:

— Не ругать надо румын за то, что они смогли избрать правильный путь действий, и не просто завидовать тому, что при помощи Красной Армии они освободили Румынию… Да, не просто завидовать, — повторил еще раз Дьенеи. — А поучиться у них! И последовать их примеру.

Несколько дней подряд офицеры пылко спорили, как же отразится победа румын на судьбах Венгрии. Даже все, кто до сих пор отмалчивался и никак не выражал собственного отношения к происходящему, теперь упорно провозглашали свою собственную позицию и, как умели, защищали ее. Правда, эта их позиция менялась что ни день, даже с часу на час. Понадобилось несколько суток, чтобы пленные офицеры пришли наконец к единодушному мнению, что дальше тянуть нельзя, время действовать, наступило и для мадьяр.

Рядовой состав, три тысячи пленных гонведов, решил тот же самый вопрос куда быстрее. Узнав о румынских событиях, они тут же единогласно решили просить Советское правительство дать им оружие и возможность немедленно выступить против оккупирующих Венгрию немецко-фашистских войск. Никто из них и понятия не имел, что точь-в-точь такое же решение после короткого пребывания в плену приняли венгерские военнопленные, которые самыми первыми сдались советским войскам. Нынешние три тысячи пленных мадьяр все как один воображали, что именно они являются застрельщиками освободительной войны.

Видя, с каким жаром просят гонведы оружия, с каким настроением ждут они, когда им дадут наконец это оружие и пошлют в бой, Шебештьен с улыбкой сказал:

— Вам, ребята, придется для этого еще подучиться!

— Чего там учиться? Оружие мы знаем, владеть им умеем!

— Про это мне известно. Но для победы необходимо не только оружие.

Выступая с докладом, Шебештьен строго придерживался правил, которым его учили: говорил суховато, но обшепонятно. Лицо его при этом слегка бледнело.

Совсем иначе беседовал он с гонведами по вечерам, когда, обходя после ужина казармы, то и дело присаживался то к одним, то к другим и заводил с ними короткий разговор.

Гонведов чрезвычайно удивило сообщение Шебештьена, что не они первые среди мадьяр обращаются к Советскому правительству с просьбой дать им в руки оружие…

Шебештьен рассказывал о начальном периоде пребывания в лагерях первых венгерских пленных. То время оживало в его рассказах, как некая давняя истории, а герои возникшего тогда движения казались почти легендарными.

Выступив с докладом перед трехтысячной массой гонведов на казарменном плацу, Шебештьен снискал всеобщее уважение.

— Да, здорово подвешен язык у этого парня!

— Знает свое дело! Ни дать ни взять поп или учитель: кроет и кроет как по-писаному.

А после разговоров по душам и дружеских бесед с небольшими группами пленных Даниэла попросту полюбили.

Говоря с гонведами о Матэ Залке, рассказывая все, что слышал о нем от Тулипана, Шебештьен и сам чувствовал неодолимое желание как можно скорее взяться за оружие. А вспоминая Йожефа Тота и самого Тулипана, едва сдерживал волнение.

Собравшись в просторном зале, где во времена Франца-Иосифа было офицерское казино, пленные офицеры решили обратиться с личным письмом к командующему стоявшей в Карпатах 1-й гонведной армией, кавалеру ордена Витязей генерал-полковнику Беле Миклошу-Дальноки Составить текст письма собрание поручило майору Анталу Сентимреи, капитану Михаю Дьенеи и лейтенанту Кальману Надю.