Бела Иллеш - Обретение Родины

Но советские части не собирались атаковать. Ровно в двадцать один час пятьдесят минут громкоговоритель, голос которого разносился на много километров, заговорил с гонведами по-венгерски. Офицерам гонведной дивизии было хорошо знакомо это говорящее оружие Красной Армии, стрелявшее не снарядами, а идеями.

Советская «идейная пушка» обычно начинала свое действие с венгерских песен — песни куруцев или песни о Кошуте. Но сегодня она исполнила венгерский национальный гимн:

Гонведные части не стреляли. Только одна какая-то батарея нащупывала с дальних закрытых позиций советский громкоговоритель.

Едва отзвучал гимн, послышался голос диктора. Это был Петер Тольнаи.

— Венгры! Гонведы и капралы, унтер-офицеры, офицеры и генералы! Внимание! Обращаюсь к вам от имени и по поручению находящихся в плену венгерских офицеров.

Тольнаи сообщал солдатам и офицерам гонведной дивизии, что завтра в пять часов утра три военнопленных венгерских офицера перейдут через линию фронта, чтобы по поручению двухсот пятидесяти трех своих товарищей передать письмо командующему 1-ой гонведной армией кавалеру ордена Витязей господину генерал-полковнику Беле Миклошу-Дальноки.

Под наблюдением Тольнаи на четырехкилометровом участке фронта в течение всей ночи работало пять советских громкоговорителей.

Пять дикторов с вечера и до утра вновь и вновь уведомляли гонведную дивизию о предстоящем переходе через линию фронта трех венгерских офицеров. Было передано и точное обозначение места, откуда тронутся в путь эти посланцы, а также предложение в пять часов утра прекратить на указанном участке огонь. Дикторы сообщили, что стоящие против венгерских позиций советские части со своей стороны не произведут в течение двух часов с момента выхода посланцев военнопленных ни одного выстрела по противнику.

Всю эту ночь галицийские горы гремели от эха:

Два советских дивизионных политработника, подполковник и старший лейтенант, сопровождали майора Сентимреи, капитана Дьенеи и лейтенанта Кальмана Надя до условленного места, откуда начинался их дальнейший путь Выйдя на опушку леса к ничейной полосе, советский полковник еще раз указал трем венграм точку на карте, из которой им предстояло выйти, а также пункт, которого надо было достичь на стороне противника. На карте был отмечен крестиком огромный, одиноко стоявший дуб, за которым укрывался венгерский пост боевого охранения. Его нетрудно было различить с места отправления даже невооруженным глазом. Ничейная полоса проходила по крутому склону, пестрому от полевых цветов и пересеченному узким ручьем.

— Счастливого пути, товарищи! Желаем успеха!

И советские офицеры обменялись с тремя венграми крепким рукопожатием.

Из лесной чащи, где стояло советское боевое охранение, снова донесся венгерский гимн.

Первым выступил из-под сводов леса Михай Дьенеи. Прежде чем покинуть убежище под зеленой листвой, он развернул заранее врученное ему советским подполковником широкое красно-бело-зеленое знамя.

Выйдя из-за деревьев, Дьенеи сделал несколько шагов по буйно цветущему лугу и стал махать полотнищем в сторону одинокого дуба, где, по его предположению, находился аванпост гонведов. Через мгновение вышел из-за укрытия и майор Сентимреи. За ним следовал лейтенант Кальман Надь.

Три офицера-гонведа стояли во весь рост на ничейной земле. Ветер развевал красно-бело-зеленое полотнище, и краски его ярко пламенели в резких лучах утреннего солнца.

А где-то глубоко в лесу все сильнее гремел репродуктор:

Офицеры стояли неподвижно, навытяжку.

Громкоговоритель умолк. И тогда Сентимреи первый произнес:

— Ну, с богом! Вперед!

— За родину, за свободу! — тихо и проникновенно сказал Михай Дьенеи.

Кальман Надь молчал.

Трое двинулись в путь. Трава была еще покрыта росой. Жужжали дикие пчелы. Летали бабочки-лимонницы. Над головами посланцев на огромной высоте кружил орел.

Тихо гудел луг. Шелестели листвой деревья. Безмолвствовали горы.

Трое путников перешли вброд пересекавший луг узкий ручей. Вода не доходила им и до колен, но оказалась очень холодной.

Через несколько минут офицеры уже находились поблизости от точки, обозначенной на карте крестиком.

— Гонведы! — крикнул Сентимреи.

— Гонведы! Мадьяры!

Никакого ответа. Шагавший впереди Дьенеи дошел до одинокого дерева, но и тут не встретил ни души. Только вытоптанная кругом трава свидетельствовала, что совсем недавно здесь находились люди.

Коротко посовещавшись, офицеры тронулись дальше, углубляясь в тянувшийся до самой вершины лес. На мрачном склоне не виднелось ни одной тропинки. Густо разросшийся карликовый кустарник окружал огромные дубы, с трудом позволяя пробраться сквозь заросли, чтобы мгновенно затем скрыть следы ног, минуту назад топтавших его ветки. Лишь кое-где обломанный сук выдавал, что в бездорожной чаще, где пробирались сейчас трое посланцев, недавно кто-то проходил.

Склон горы был крут и обрывист. Офицеры с трудом продирались сквозь кустарник. Они быстро устали, и не столько из-за того, что приходилось карабкаться в гору, сколько из-за нервного напряжения и разочарования. Все трое надеялись, что гонведы будут их непременно ждать. Сентимреи считал даже весьма вероятным, что им встречу выйдет кто-нибудь из высшего начальства.

— Никого!..

Они прилегли в малиннике. На обрывистом горном скате, в густой тени, малина вызревает поздно. И три офицера жадно припали к темно-зеленому, в алых крапинках малиннику, подобно приехавшим на каникулы в деревню городским мальчишкам, впервые срывающим ягоды и фрукты прямо с деревьев и кустов.

Малина алела, словно капельки свежей крови, сладкая и опьяняюще ароматная. Без конца глотая ягоды, они никак не могли насытиться ими.

— Надо идти! — после короткого отдыха сказал наконец Дьенеи.

Наступил полдень, а трое посланцев все еще бесплодно разыскивали венгерские аванпосты.

Вот уже длиннее стали отбрасываемые деревьями тени, все ощутительнее веяло от них прохладой, гуще и тяжелее становился аромат. Вскоре лесной воздух дохнул сыростью, а потом и туманом.

Где-то далеко громыхали орудия. Высоко в небе гудел мотор самолета.

К пяти часам пополудни свет в лесу заметно померк, а через час офицерам пришлось брести уже в темноте.

В шесть часов тридцать минут резкий окрик заставил их остановиться.

— Стой! Руки вверх!

Они наткнулись на пост венгерской военно-полевой жандармерии, состоящий из шести жандармов во главе с фельдфебелем.