Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом

Окинув парня быстрым и пристальным взглядом, Зорич спросил его имя.

— Янко. Янко Плинек.

— Чо вам треба?

Парень немного знал русский язык, который изучал тайком, чтобы не дознались гардисты или немцы. Они, ясное дело, и заподозрить не могли об истинных симпатиях Янко — сына надзирателя топольчанской тюрьмы. А юноша, как и большинство словаков, всей душой был на стороне русских. Янко давно искал возможность на деле показать свою ненависть к фашистам и свою любовь к русским.

Янко не мог толково объяснить русскому майору своих чувств, хотя усатое лицо партизанского командира располагало к откровенному и душевному разговору. Янко побаивался, что ему — сыну тюремного надзирателя — вообще могут не поверить. Виданное ли дело, чтобы сын предавал отца! Нет, Янко не хотел зла отцу, ни в коем случае. Отец его тоже любил Чехословакию и не очень-то жаловал фашистов. Янко знал это и поэтому пришел сюда, в горы, когда услышал от одного патриота, где стоят партизаны.

Велитель заинтересовался. Это было видно по выражению его лица, ставшего сразу строгим, даже, пожалуй, жестким, как позже рассказывал Янко. И лицо велителя уже не выражало обычной доброты, когда Янко стал рассказывать, как гестаповцы избивают и мучают русского парня Нестора. Это был партизан, попавший в гестапо из-за предательства. А несколько дней тому назад в тюрьме появился и второй русский — летчик, по имени Николай. Обоих ждут пытки и смерть. Их нужно спасти. Их нужно во что бы то ни стало спасти, пока еще не поздно, и вот Янко пришел к партизанам.

Он говорил быстро, взволнованно.

Летчика привезли ночью, рассказывал Янек, и он был в тяжелом состоянии. Янек знал, что летчика осмотрел местный лекарь и сказал, будто у того внутри все начисто отбито. Только русский мог еще держаться в таком паршивом положении, но жить ему осталось мало.

Все это Янек узнал от Ержи — тюремного переводчика и надзирателя, очень расположенного к Янеку.

Ержи был венгром по отцу и немцем по материнской линии. Но он не одобрял поведения германских солдат, их жестокости. И поражение Гитлера на фронте Ержи объяснял политикой фашистов, восстановивших против себя все народы.

Ержи продолжал работать переводчиком гестапо и тюремным надзирателем, оправдывая себя тем, что он не может обречь семью на голод. А это случится, если он откажется служить.

Русский партизан Нестор и летчик Николай были удивительными людьми. Таких Ержи не встречал. Когда Нестор поправился и стал ходить, его начали вызывать на допросы. Нестор возвращался избитый, но не унывал. «Все равно, Ержи, наша возьмет, — говорил он. — И твои фашисты ничего от меня не узнают, даже если они все жилы вытянут. Так и скажи им, Ержи, слышишь?»

Он был безрассудным парнем, этот русский партизан, но Ержи не был безрассудным и ничего не говорил истязателям Нестора, хотя по долгу службы должен был передать его слова. Ержи ничего не говорил, потому что Нестор все больше и больше нравился ему, и в ночные часы, когда можно было не опасаться начальства, Ержи заходил в одиночку русского и говорил с ним о его Родине, о России. Нестор уверял, что русские обязательно побьют Гитлера, хотя, может статься, сам Нестор и не доживет до победы. А когда Ержи спросил, почему Нестор так уверен в победе русских, парень даже удивился такому наивному вопросу.

— Потому, — ответил он, — что на нашей стороне правда, Ержи, а правда всегда побеждает. И еще потому, Ержи, что мы воюем не только за себя, а за счастье всех людей на земле, вот какое дело. Теперь вы понимаете, почему я пришел в вашу Словакию и не жалел жизни…

Ержи только головой качал: это не укладывалось в его сознании.

Тогда Нестор рассказал ему о какой-то чудесной книге, будто найденной на груди расстрелянного немцами юноши и ставшей чем-то вроде священной реликвии партизанского отряда. В этой простреленной книге были замечательные слова, которые, правда, были вырваны разрывной пулей, но Нестор помнил их наизусть:

— Самое, дорогое у человека — это жизнь…

Ержи согласно закивал головой. Он тоже считает, что самое ценное у человека — жизнь.

— Она дается ему один раз, — продолжал русский партизан, — и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…

Ержи слушал и проникался к русскому партизану уважением, смешанным с удивлением и даже опаской. «Кто он такой, этот парень, похожий не то на кузнеца, не то на шахтера из Новаки? Мечтатель? Или, может быть, он немного спятил? Что ж, и это могло быть». Немало страшного повидал на своем веку тюремный надзиратель, особенно в последние месяцы. Эти парни в черных мундирах могли хоть кого свести с ума.

Как раз в сочельник, когда словаки сидели за праздничным ужином, на город налетели русские самолеты и сбросили бомбы на военный городок, где стоял один из батальонов германской армии, и на мастерские, где ремонтировали танки. Должно быть, русским дали знать патриоты, вот они и прилетели. В городе поднялась паника, но когда словаки узнали о бомбежке военного городка, то возвратились к ужину, и было немало выпито в тот «щедрый вечер» за здоровье русских. А потом привезли раненого летчика, который каким-то образом попал в гестапо.

Летчик был очень плох, лежал на тюремной постели и что-то бормотал. Ержи прислушался, но ничего не мог понять. Русский кого-то проклинал, бессвязно говорил о каком-то предательстве и повторял: «У-у, гад!..» Ержи немного знал русский язык, но слово «гад» ему не было известно. Ержи пошел к Нестору и привел того в соседнюю камеру, где находился летчик. Нестора в этот день здорово избили на допросе, у него распухли губы и заплыл глаз, он был весь в синяках и кровоподтеках. Но Нестор сразу забыл о своем несчастье, когда увидел раненого земляка. Ержи принес из кухни чашку чаю, добавил в нее ложку сливовицы, и Нестор поднес чашку к губам раненого.

— На, пей, друг… — сказал Нестор разбитыми губами, и в голосе парня звучала такая нежность, что Ержи не поверил своим ушам. Никогда он не думал, что этот медведь может так говорить.

Летчик приоткрыл глаза, облизал окровавленные губы и хрипло спросил:

— Где я?

— Спи, браток, отдыхай, — сказал Нестор, не желая тревожить раненого. — Все будет хорошо…

Летчик закрыл глаза и как будто заснул.

Утром, часов в восемь, он проснулся и приподнялся на постели. Он был очень слаб и не хотел ни хлеба, ни мяса, предложенных Ержи, но жадно выпил стакан чаю. Ержи опять привел к нему Нестора, и они стали рассказывать друг другу о себе. Летчик назвал себя Николаем, он был стрелком-радистом.

Как-то в эти дни Ян Плинек привез в тюрьму продукты для заключенных и угольные брикеты для кухни. Ержи нравился этот юноша, сын одного из надзирателей тюрьмы, и Ержи рассказал о том, что немцы привезли русского летчика.