Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом

И теперь, в неярком свете парафиновой плошки, в партизанском лазарете, Нестор опять выкрикивал эти слова прямо в лицо Ферцу.

— Он бредит, — тихо объяснил доктор Сухаренко Тане Кашириной, — и страшные видения еще долго будут тревожить его сон. Что поделаешь! Против этого у меня нет порошков…

Утром в лазарет пришел Зорич. Он был весел и шутил, рассказал о переполохе, произведенном в топольчанской гестапо бегством русских. Как сообщила партизанская разведка, немцы допросили всех, несших в ту ночь службу по охране тюрьмы. Ни один человек не мог объяснить, кто усыпил надзирателя и как проникли злоумышленники в тюрьму. Янек и вовсе не был назван: Франц отлично помнил, как он искал кнутовище в пустой телеге и занозил палец. Отец Янека был в отъезде. В гестапо были уверены, что это дело рук партизан.

— За мою голову объявлена награда в пятьдесят тысяч крон, — смеялся Зорич. — Но это было два дня назад, а вчера цену повысили. Прямо жалко, что она мне самому нужна.

Пожелав быстрейшего выздоровления, майор намекнул на операцию, которую он готовил сейчас с соседним отрядом партизан. Разворачивалась боевая операция против венгерского батальона, входившего в состав 57-й германской армии. Батальон стоял километрах в пятнадцати, если считать по прямой, от партизанской базы, в Недановцах.

Неделю спустя Нестора выписали из лазарета, и вечером того же дня он вместе с Ниночкой Чопоровой принимал сводку Совинформбюро. Таня Каширина была на задании, еще дней пять тому назад она выехала в Бошаны, где стоял немецкий танковый полк, готовый к отправке на фронт. Ниночка видела, что Нестор разочарован отсутствием Тани, и догадывалась, что его беспокоит, как Таня обойдется в этот раз без него. Задание, ясное дело, опасное, если его поручили Кашириной. По словам Ниночки, Таня должна была завязать «знакомство» с командиром немецкого танкового полка. Словом, как всегда, Тане предстояло пробраться в самое пекло.

Сводка Совинформбюро сообщала о могучем наступлении на нескольких фронтах. Названия некоторых населенных пунктов, перечисленных в сводке, напомнили Нестору партизанские дни в польских лесах.

А ведь тогда он, майор Зорич, все его товарищи только мечтали о таком грандиозном наступлении! На войне человек ко всему привыкает. И вот уже победы, если они часты, воспринимаются как должное, хотя Нестор прекрасно знает, сколько они стоят крови и жизней. Но, записывая сводку Совинформбюро в этот вечер, Нестор не столько взволнован воспоминанием о партизанских днях в польских лесах, сколько упоминанием в сводке о донецкой шахте, на которой начинал свой путь в большую жизнь.

Оказывается, гитлеровцы затопили шахту, но ее восстанавливают и она уже опять начинает давать уголек. И тут Нестора со страшной силой потянуло домой, в родной Донбасс, на шахту, где началась его рабочая биография, где он впервые полюбил и где получил путевку в жизнь. Нет, после войны он возвратится не в институт, откуда ушел воевать, а на шахту. И сердце сильней забилось, когда он представил себе, как приедет в горняцкий поселок, и как его встретят старые друзья, с которыми он прошел суровую шахтерскую юность, и как он пройдет по лавам и штрекам родной шахты.

Нестор никак не мог заснуть, он так и не заснул в эту ночь. Часов в двенадцать Николай Трундаев доложил майору Зоричу, что его срочно хочет видеть Таня Каширина, только что прибывшая из Бошан. Девушка была взволнована, и это было видно по ее осунувшемуся от усталости лицу и запавшим глазам. Оказалось, во время пирушки, устроенной офицерами бошанского гарнизона в местном ресторане, Тане удалось выведать, что командир танкового полка получил приказ выступить на рассвете против партизан. Для операции в горных условиях немцы имели легкие танки и бронемашины.

Зорич объявил тревогу, и через час длинная колонна пеших и конных партизан вступила в лес, тянувшийся на много десятков километров.

Возмездие предателю-горару опять откладывалось.

Если Нестор и Метелкин были этим очень огорчены, то Зорича больше волновало отсутствие вестей от Колены. Еще с неделю назад стало известно, что немцы захватили связного Янковского — ротмистра пограничной стражи. Правда, Янковскому удалось бежать — он соскочил с поезда на полном ходу и скрылся в лесу. Но сам факт захвата немцами такого связного, как ротмистр Янковский, настораживал и вызывал опасение, что в организации братиславской партизанской разведки появился фашистский осведомитель, тайный, а потому и страшный враг.

Не потому ли и Колена молчит?

Ни Колена, ни Такач, однако, не знали о провале Янковского. Связные часто по месяцу не возвращались от Зорича, оставаясь по той или иной причине, а чаще в целях маскировки, на партизанской базе, — вместо них Зорич присылал других связных.

Как и прежде, Колена отдавал все свое внимание организации диверсий в порту и сбору сведений о передвижении немецких войск, в чем большую помощь ему оказывали девушки Гелена, Боришка и Власта. Они завязывали знакомства с офицерами-фронтовиками, и некоторые из них, как уже известный нам барон фон Клаувиц, так и не попали в свои части по назначению.

Эта работа девушек вносила в жизнь Колены чувство постоянного беспокойства и тревоги, была куда опасней любой диверсии в порту.

И Штефан Такач все это время был взволнован и неудовлетворен собой. Он прямо кипел от злобы, когда возвращался от богомолки. Она так размякла, что перешла на игривый тон влюбленной девчонки, хотя это никак не шло к ней. Вечером, например, она завела разговор о детях. «Милый Свитек, — ворковала чертова дура, — словаки — маленький народ, и долг каждого словака перед господом богом и своей христианской совестью — иметь двоих детей.- Она улыбнулась ему.- А вы кого хотите, Михал, сыновей или сына и дочь?» — «Ах ты, кукла, — мысленно выругался Штефан,- она уже берет заказ на детей! Так не заметишь, как окажешься с ней под венцом. Впрочем, что от этого изменится? Важно заполучить ее дядюшку, этого проклятого фарара».

Вчера он видел фарара. Штефан смотрел на него с интересом зоолога, рассматривающего редкое насекомое в чужой коллекции. Юлин дядюшка был довольно упитанным, с хорошо откормленным лицом святоши. Можно строить из себя святого, когда знаешь, что к обеду будет жирная индейка и бутылка старого «Мельника». Говорят, этот святоша имеет хорошенькую сиделку, которая ставит на его апоплексический затылок горчичники. Но все же первой возлюбленной старого фарара остается по-прежнему власть. Да, он властолюбив. За президентское кресло он продал фашистам Словакию и мог продать родного отца.

Вот о чем думал Штефан, направляясь на свидание с Властой, и при одном воспоминании о ней разгладились морщины у него на лбу, стала пружинистей походка и в глазах появился тот блеск молодости, который так не шел к его бороде и усам самодовольного и тупого бюргера.