Борис Витман - Синдром удава

И эта ее устная охранная грамота действовала до тех пор, пока в школе не произошло событие, потрясшее всех без исключения.

— Зарезали! Убили!.. — пронеслось по школе.

Все повыскакивали в коридор. Там, прислонившись к стене, стоял паренек. Обе его руки были прижаты к животу. Между пальцами сочилась струйка крови. Лицо было белое как простыня. Здесь же, на полу, валялся брошенный финский нож... Парень в конце концов остался жив, а вот загадочная цыганская девчонка исчезла навсегда.

Мое положение в классе несколько укрепилось с введением уроков физкультуры. Я стал посещать спорткружок и показал неплохие результаты по прыжкам в длину и лыжам. Позже начал заниматься боксом. Сменил гольфы на брюки, берет на кепку. Внешне мало отличался от остальных. Прозвище Американец отпало.

Совершенно иным, чем в немецкой школе, было отношение мальчишек к девчонкам. В туалете во время перемен умудренные опытом сопляки посвящали нас, желторотых, в подробности половых не столько отношений, сколько извращений. В этой школе непристойные выходки и скверные приставания к девочкам проявлялись иногда даже во время уроков. Популярным занятием наших мальчишек было выбрасывание из окон чернильниц и других не слишком громоздких предметов прямо на головы прохожим. А один даже додумался до того, что взобрался на подоконник и стал писать на прохожих.

Ссоры и драки были обыденным занятием на переменах и после уроков. Чтобы меньше соприкасаться со всем этим, я начал посещать изокружок, а потом и студию при районном Доме культуры. Рисованием занимался с неизменным увлечением. Продолжал занятия спортом на стадионе. Освоил вождение автомобиля.

Четыре года учебы в школе на Большой Грузинской не оставили в памяти светлых воспоминаний. Не могу припомнить даже никого из преподавателей. А вог два года, проведенные в немецкой школе, отчетливо помню до сих пор.

Ну как бы там ни было, окончил я в этой школе седьмой класс и перешел в только что открытую новую школу рядом с площадью Маяковского. Эта во всем отличалась от предыдущей: и самим зданием, и учителями, и учениками, и ученицами...

На одном этаже с нами находился седьмой «А» класс! А знаменит он сразу стал тем, что там училась главная достопримечательность нашей школы — первейшая девица-красавица Галина Вольпе, дочь начальника штаба Московского военного округа комдива Вольпе А. М. Впервые я увидел ее на перемене. Проходя мимо, она гордым движением головы откинула прядь темно-каштановых волос, спадавшую на глаза. Это откидывание было равносильно нокдауну. Со мной что-то произошло. Словно загипнотизированный, я смотрел ей вслед, забыв на некоторое время, где нахожусь.

Другой раз увидел ее, когда она выходила из машины отца, в черной кожаной куртке, без головного убора, опять с той же спадающей на глаза прядью волос. Нет, это было неотразимо... Иногда она даже сама управляла этой большой черной машиной!.. Или мы это уже все вместе придумали?.. Всю зиму она ходила в своей черной кожаной куртке, без головного убора.

Я знал, что в нее было влюблено чуть ли не все мужское население школы, включая комсорга школы Романа. Даже наш молодой директор Иван Петрович, как поговаривали, тоже был к ней неравнодушен. г

Я долго сопротивлялся этому все сметающему чувству, убеждал себя в том, что недостоин ее, что не обладаю никакими необходимыми достоинствами... И все же написал ей записку. Ответа не последовало. Позже подруга Галины Шура Пахарева рассказывала: «Галина каждый день ворох этих записок выбрасывает в урну, не читая». Значит, и мою записку постигла та же участь. «Ну и поделом, возомнил себя героем-сердцеедом!!!» И все же самолюбие было уязвлено. Я заставлял себя не думать о ней и старался избегать встреч.

В дополнение к занятиям легкой атлетикой записался еще и в волейбольную секцию. Но однажды во время игры в спортзале появилась Галина. Я тут же покинул зал и решил больше там не появляться. Прошло несколько дней, ко мне подошла Шура Пахарева и вручила маленькую записочку. Еле сдерживая волнение, прочел: «Если тебе неприятно видеть меня, я больше не буду ходить в спортзал. Галина В.»

После этой записки состоялось наше первое торжественное свидание. Мы шли по малолюдной Брестской улице и боялись прикоснуться друг к другу. Шел снег, было холодно и скользко. Мы никак не могли решиться даже толком взглянуть друг другу в глаза. Иногда звучал короткий вопрос и односложный ответ. Наше первое свидание в заснеженных холодных сумерках скорее походило на прощание людей уже все высказавших друг другу. В конце концов я проводил ее до дома на Васильевской улице, и мы расстались.

Только когда она скрылась в подъезде, почувствовал, что продрог до костей: меня колотил озноб и преследовало ощущение яростного недовольства собой. Я нещадно ругал себя за непростительную робость, обзывал размазней и думал, что между нами все кончилось... Но на следующий день на перемене Галина, проходя мимо, незаметно сунула мне в руку записку:

«... Извини, что все так нескладно получилось у нас с тобой. Я очень волновалась и не могла говорить. Скажи, что не сердишься на меня. Жду ответа»...

Ничего более прекрасного в жизни я не получал...

Продолжение нашего романа развивалось бурно! Но главным образом в записках — мы им доверяли наши самые сокровенные и пылкие чувства. Дни не летели, а горели — это были самые счастливые дни, хотя и не без огорчений... Появились враги- соперники. Не раз пытались поколотить, поджидали после уроков, но друзья или сопереживающие девчонки предупреждали, и я изменял маршрут... В ту пору я дружил с Ростиславом Шабадашем. Это был смелый и крепкий парень. Когда шли вместе, на нас не решались нападать. Но опасность все нарастала. На всякий случай стал носить в кармане перочинный ножик (уже были крутые угрозы). И когда однажды все-таки напали трое, я успел отскочить в сторону и раскрыл нож. Это их остановило, и, видимо, послужило предостережением для других. Меня оставили в покое.

Записки Галины хранил дома в специальной коробке, оклеенной изнутри красным шелком. Раньше там лежали мамины духи с французским названием. Коробка сохранила остатки волшебного запаха и напоминала о глубине чувств. Каждый раз, возвращаясь из школы, я доставал коробку и перечитывал записки. Каждое слово, каждая запятая, не говоря уже о многоточиях, имели для меня огромный СМЫСЛ.

Забегая вперед, скажу, что, вернувшись домой через семнадцать лет, я нашел коробочку с записками там, где ее оставил, уходя в армию. И что удивительно — записки сохранили едва уловимый тончайший аромат маминых духов.

Заканчивался 1936 год. В школе готовились к новогоднему маскараду. Мне поручили оформить новогоднюю стенгазету. Под впечатлением прочитанного фантастического романа я изобразил на листе ватмана межпланетный корабль, устремленный к звездам, а пилотами представил, конечно, Галину и себя. Одновременно готовил маскарадный костюм.