Борис Витман - Синдром удава

В день маскарада пришел немного раньше назначенного времени. Зашел в пустой класс и начал облачаться. Мушкетерский костюм умудрился изготовить сам — кое в чем помогала мама, она смастерила замечательный плащ-накидку. Я уже закреплял на поясе шпагу и только-только собирался надеть маску, как дверь приоткрылась и в комнату осторожно вошла Галина.

— Как ты узнала, что я здесь?

— Я ждала тебя, хотела первой увидеть твой маскарадный костюм и поздравить с наступающим Новым годом...

Она подошла ко мне вплотную. Никогда мы не стояли так близко — наши лица были совсем рядом, и мы прикоснулись друг к другу губами...

Не успел прийти в себя, как она уже выбежала из класса.

Не помню подробностей того предновогоднего вечера. Все мысли и ощущения поглотила она одна. Это был счастливейший праздник. И наш первый поцелуй... Если бы мы знали, что он был не только первым, но и последним...

Потом были каникулы. Галина с родителями уехала из Москвы. А я почти все каникулы провел на лыжах в Крылатском. Там в тиши, на безлюдных заснеженных холмах, я выбирал самые крутые спуски и одолевал их всегда в Ее честь!.. В последний день каникул я неудачно упал и несколько дней пролежал в постели. Когда снова начал ходить в школу, оказалось, что заболела Галина. Это уже было какое-то фатальное невезение. Прийти к ней домой без приглашения не решался. Мы не виделись уже больше месяца. Я послал с Шурой Пахаревой несколько записок, но ответа почему-то не было. Шура толком ничего не могла объяснить. Она часто подходила на переменах, надоедала пустыми разговорами. На собраниях садилась рядом со мной. Часто поджидала после уроков, брала под руку и просила проводить ее домой. Несколько раз приглашала зайти посмотреть, как они живут. Рассказывала, какая у них огромная квартира, сколько комнат, — словом, говорила о том, что меня нисколько не интересовало. Она жила на улице Герцена. Ее отец был, как она мне поведала, дипломатическим работником и большую часть времени находился за границей. Наверное, это было правдой. На Шуре всегда были заграничные вещи, значительно отличавшиеся от наших, но эти красивые платья и кофточки не делали ее привлекательнее, по крайней мере для меня, которому все остальные девчонки, кроме Гали, были безразличны. Я терпел Шурины выкрутасы лишь потому, что она была подругой Галины и нашим связным. Я начал понимать, что Шура что-то скрывает от меня и заявил, что отправлюсь к Галине домой сам. И услышал в ответ:

— Мне просто не хотелось тебя огорчать. Тебе не следует писать ей, ответа не будет. Она теперь дружит с Ростиком, твоим другом.

Сначала эти слова показались мне чистейшим вздором. Ростислав никогда бы не предал нашу дружбу. В этом я не сомневался. Но Пахарева дала почитать мне его записку к Галине, и мне показалось, что сделала она это с едва скрытым злорадством.

Я не стал читать записку и послал их ко всем чертям. В один миг были растоптаны и первая любовь, и наша мужская дружба. Попытка объясниться с Ростиславом чуть не закончилась дракой. Он отрицал, что дружит с Галиной, а я обвинил его во лжи и предательстве. Галина начала снова ходить в школу, но теперь мы оба старались избегать друг друга. Шура еще пыталась добиться моего расположения, но я не мог даже видеть ее. Но вот...

На одной из перемен ко мне подошла девушка из параллельного класса: ^

— Мне надо вам кое-что сказать.

— Что именно?

— Это касается вас и Гали Вольпе. Вы ведь знаете Шуру Пахареву?.. Еще недавно она была моей подругой. Так вот, она рассказала мне, какую шутку сыграла с вами. Она не передавала Гале ваши записки или, перед тем как передать их, изменяла содержание и передавала от имени вашего друга Ростислава. То же самое она делала и с записками Гали, передавая их Ростиславу. Но это сводничество ей не удалось. У Гали с Ростиком ничего не получилось. То, что она сделала, — подлость. Она больше мне не подруга.

Несколько раз я пытался объясниться с Галиной, но она не хотела со мной разговаривать. Я был в полном отчаянии и не знал, что же делать. Но однажды Галина сама подошла ко мне и с трудом проговорила:

— Я была несправедлива к тебе. Но это произошло не по моей вине. Пахарева сказала, что у тебя с ней любовь... А я, дура, поверила... Потом она мне сказала, что Ростик хочет со мной дружить. Что я ему очень нравлюсь. В подтверждение она показала мне какую-то странную записку. Из-за обиды на тебя, в ответ на твою измену я согласилась встретиться с Ростиславом. По словам Шуры, он желал этой встречи со мной, а вел себя так, будто я навязываюсь ему со своей дружбой. Понадобилось время, чтобы разобраться... Мы с Ростиком решили устроить Пахаревой очную ставку, и она вынуждена была сознаться в своей подлости. Если б ты видел, каким был Ростик, он чуть не избил ее.

Это было настоящее чудо. Общее примирение! На радостях мы втроем, Ростик, Галина и я, решили пойти в Театр оперетты, который тогда находился в саду «Аквариум». Но в понедельник Галина не пришла в школу. Не появилась она и в последующие дни.

По школе пополз слух, что отца ее арестовали как «врага народа». Несколько дней я дежурил у ее дома в надежде увидеть Галину. Но все было напрасно. Галина и ее мать исчезли, казалось, бесследно. Позже, в период реабилитаций, мне удалось узнать, что отец Галины, Вольпе А. М., был приговорен военной коллегией к расстрелу в 1937 году. Приговор приведен в исполнение. Реабилитирован в 1956 году. Его жена осуждена в том же году особым совещанием как жена врага народа. О дочери никаких сведений не имеется.

С исчезновением Галины жизнь для меня потеряла всякий интерес. Я стал пропускать занятия, бесцельно слоняясь по улицам. Нахватал двоек. Мне ни с кем не хотелось разговаривать. Особенно с девушками, в которых, как мне казалось, было больше сходства с Пахаревой и ни капельки с Галиной. Переживая разлуку, я перестал реагировать на то, что происходило вокруг, не сразу ощутил надвигавшуюся волну арестов в городе. Начали исчезать знакомые, соседи. Кругом только и слышалось приглушенное: «“Черный ворон” сегодня ночью забрал...». Уже появились опечатанные не только отдельные квартиры, но и целые лестничные площадки. Волна репрессий обрушилась на многие семьи, все ближе подбираясь и к нашей... Однажды вечером отец не вернулся с работы. А ночью к нам нагрянули трое. Перерыли все в доме и, не отвечая на вопросы, уехали. В приемной НКВД маме ничего определенного не сказали. Мы долго искали отца по московским тюрьмам, простаивали в длинных очередях, чтобы услышать из маленького окошечка: «Не значится!» И снова в очереди на целый день у очередной тюрьмы. Наконец — о великое счастье! Он в Бутырках! Нам повезло. Многие исчезали совсем. Одним сообщали, что умер от болезни, другим — выбыл без права переписки... Были случаи — в течение месяцев, а то и лет, принимали деньги и продуктовые передачи, а человека уже не было.