Александр Бондаренко - Ночная диверсия

— Да, конечно. Освежиться с дороги приятно. Заходите ко мне часикам к десяти.

Когда Ганс позвонил, на пороге появился Штрекке. Простой, изрядно поношенный костюм совершенно изменил его.

— Заходите, заходите, товарищ Цимбал, давно вас жду. — И, видя удивление на лице капитана, рассмеялся. — Извините, но мне уже сегодня хочется немножко поработать. Хочу послушать ваше произношение, и в моем разговоре, возможно, уловите какую-нибудь фальшь. Поэтому давайте поговорим по-русски.

— Хорошо, товарищ…

— Свою русскую фамилию я сообщу вам завтра. Итак, прошу к столу.

Стол был накрыт явно по-русски. Об этом говорило обилие закусок, бутылка с водкой.

Шиллер осмотрелся. Из всей, довольно скромной обстановки, его внимание привлекла фотография молодой, красивой женщины. Заметив его взгляд, майор предложил:

— Знакомьтесь заочно, моя жена Эльза.

Ганс взял в руки фотографию и принялся ее внимательно рассматривать

В углу мелким, четким почерком было написано: «Дорогому мужу от крошки Эльзы».

«М-да, — подумал Шиллер, — наверное, не задумываясь, прирежет, повесит или расстреляет любого, кто встанет на пути, и туда же, сентиментальность: «дорогой», «крошка», — зло передразнил он в уме.

Возвращая фотографию, любезно похвалил:

— Хорошая, наверное, у вас жена, господин майор, и красивая очень.

За ужином говорили по-русски. Шиллер, который считал, что лучше него едва ли кто знает этот язык, незаметно перешел на волжский говор. Майор тотчас же перестроился.

— Да, господин майор, с таким произношением, как у вас, можно работать в России преподавателем русского языка и литературы.

— А знаете, я действительно целый год этим занимался в Москве, когда работал в посольстве. И когда ходил по городу, никто не признавал во мне иностранца.

Когда они уже сидели за шахматным столиком, раздался телефонный звонок. Майор поднял трубку и отнес ее чуть в сторону от уха, как бы давая возможность гостю послушать разговор. Ганс Шиллер добросовестно использовал эту возможность. Делая вид, что читает журнал, он весь превратился в слух.

— Это ты, моя дорогая? Здравствуй! Здравствуй! Я думал, что ты позвонишь раньше.

— Отто, — послышался капризный женский голос, -мне ужасно здесь надоело. Я, наверное, на неделю-другую съезжу в Берлин. Ты не будешь возражать?

— Мне бы очень не хотелось отпускать тебя одну. Это сейчас небезопасно. А здесь ты все же под опекой господина оберста фон Говивиана.

— Я как раз хотела воспользоваться его любезностью и просить его проводить меня до Берлина, но он сегодня утром так внезапно уехал. У нас такое несчастье, Отто…

Когда Штрекке закончил разговор, капитан Шиллер заторопился.

Нужно выспаться. Хочется завтра с утра со свежей головой подробно ознакомиться с планом операции «Крест».

…Ганс Шиллер выработал в себе качество м не удивляться ничему. Профессия разведчика научила к каждому событию, к каждому человеку относиться с холодным, безразличным, трезвым анализом. Сейчас же, знакомясь с операцией «Крест», Шиллер был поражен. Он не новичок, не зеленый юнец. На территории России ему пришлось участвовать уже не в одной операции, но такого крупного размаха ему еще не приходилось видеть. Да, видно, фюреру основательно насолили самолеты, выпускаемые этим проклятым заводом.

А майор Штрекке, казалось, не замечал удивления своего помощника, называл фамилии резидентов волжских городов, которые привлекались к операции, клички, пароли, явки и даже тайники взрывчатки. Постепенно операция «Крест» полностью была осознана Гансом Шиллером.

И, уже не скрывая своей зависти, он взволнованно признался:

— Давно я мечтал возглавить подобную операцию. Но, как видите, повезло вам, а не мне.

О, стоит ли говорить об этом. Ваша роль во всем столь же велика, как и моя. И если все пройдет удачно, уверяю вас, я смогу это доказать в верхах.

Майор Штрекке достал бутылку коньяка, наполнил бокалы и предложил:

— Давайте выпьем за успех.

В город оберст фон Говивиан вернулся только через полмесяца. Нерадостным было это возвращение. Но, будучи человеком умным и дальновидным, оберст понимал, что все это могло закончиться куда хуже.

В управлении его встретили более, чем холодно. Генерал, беседовавший с ним, весьма прозрачно намекнул, что песенка фон Говивиана спета. В этот же день ему вручили предписание: срочно вылететь с объяснением в Берлин, лично к Гиммлеру.

Такой оборот дела ничего хорошего не сулил.

Сидя в самолете, фон Говивиан еще и еще раз тщательно анализировал весь ход операции.

Где же допущена ошибка? «Рубан»? Нет, отпадает, он до конца добросовестно выполнил задание, а все же оказался расшифрованным. Лагерь? Тоже отпадает. О побеге знало восемь человек, все участники побега, кроме «Рубана», уничтожены. Значит, и здесь ошибки быть не могло. И вдруг мелькнула еще неясная догадка.

Эльза Штрекке… Неужели эта красивая, элегантная немка? Жена офицера разведки? Нет, это невероятно. Но чем более думал над этим оберст, тем чаще возвращался в мыслях к Эльзе Штрекке.

Она появилась в городе сразу же после его вылета в управление, где утверждался план, предложенный им. Когда все уже было готово, Эльза вылетает в центр уже вместе с ним. Что это? Случайность? Совпадение?

Старый, опытный разведчик, он не очень верил в случайности. Что же тогда? Неужели его могла провести вокруг пальца эта смазливая бабенка?

Какой позор!

Оберст фон Говивиан с нетерпением взглянул на часы.

— Скорей бы Берлин. Там можно будет подробнее поинтересоваться майором Штрекке и его супругой.

Но полоса невезения продолжалась.

Они уже были над территорией Германии, когда на борт самолета поступила радиограмма. Оберсту приказывалось изменить маршрут и лететь в ставку Гитлера, где сейчас находился и Гиммлер.

Посадку было приказано произвести в Луцке.

В ставку Гитлера фон Говивиан попал только на другой день к вечеру и сразу же оказался на положении арестованного. Ему категорически запрещено было встречаться и разговаривать с кем бы то ни было.

Тревога фон Говивиана все возрастала. Он сам прекрасно понимал, что за утрату такого крупнейшего объекта, как склад авиационных бомб, его по голове не погладят, и ожидал самого худшего.

Но все обошлось сравнительно благополучно. Трудно сказать, что здесь сыграло большую роль — старые заслуги оберста фон Говивиана перед Гитлером или успехи немецких войск у Волги, смягчившие гнев Гиммлера.

Оберст так и не попал к нему на прием. На двенадцатые сутки домашнего ареста ему вручили приказ о переводе, с понижением в должности, во Францию.

Сейчас он вернулся в город со своим преемником для передачи дел. Еше по дороге он поделился с новым начальником гестапо своими подозрениями. Тот, внимательно выслушав, согласился. Эта Эльза Штрекке нуждается в самой серьезной проверке. И не только Эльза, но и сам майор Штрекке.