Хеммонд Иннес - Воздушная тревога

Она ушла прежде, чем я успел ее задержать, и быстрой деловитой поступью направилась к плацу.

— Так зачем они тебе понадобились? — повторил Джон.

И я рассказал ему все о Вейле и о плане вывести из строя базы наших истребителей. На этот раз я ничего не утаил: пожалуй, кому-нибудь кроме меня, стоило знать, что случилось.

Покончив с этим, я сказал:

— Ты, верно, сочтешь меня дураком, который все выдумывает? Любой разумный человек на твоем месте решил бы именно так, но я говорю совершенно серьезно. Знаю, что в этой версии куча проколов, да и вообще все мои подозрения трещат по швам, но я никак не могу убедить себя, что ошибаюсь. А эта попытка пристрелить меня? Казалось бы, безрассудство, да? И все же это на самом деле было. Пришлось рискнуть и выставиться перед тобой на посмешище, зато теперь ты смекнешь, что к чему, если со мной стрясется беда.

Я ожидал, что Джон начнет прощупывать прочность моих догадок вопросами, но он молчал.

— Карты ВВС по большей части физические, от них тебе проку не будет, — проговорил он наконец. — Придется доставать карты Топографического управления. Где-то на Ромнийской болотистой низине есть ферма Коулд-Харбор, и я слыхал еще об одной с таким названием. Их может оказаться несколько. Как ты узнаешь, которая тебе нужна? И что собираешься делать, когда вычислишь ее?

— Ферма-то должна находиться примерно на одинаковом расстоянии от всех наших юго-восточных аэродромов, — ответил я. — А вот что делать — это один бог знает.

— Если тебе удастся убедить командование прочесать эту местность, они могут не найти там ничего предосудительного просто потому, что приедут не тогда, когда нужно.

— Я прекрасно понимаю все сложности, — с легким раздражением сказал я. — Просто сейчас я беру барьеры по мере того, как натыкаюсь на них, вот и все.

— Хорошо, — согласился Джон, — карты я тебе достану завтра к вечеру, если ничего не случится. А пока — удачи!

Когда я вернулся на позицию, Огилви как раз собирался уезжать. Надо было ставить шатры и строить бараки, требовалась рабочая сила.

— …хорошо, тогда шестерых, сержант Лэнгдон, — услышал я голос Огилви. — Пусть в семь тридцать явятся к развалинам войскового штаба. А пока отдыхайте.

Я отступил в сторону, давая Огилви пройти. Едва за ним закрылась дверь, как Мики, притворявшийся спящим, сказал:

— Господи, дай мне крылья и унеси отсюда…

— Какого черта туда не гонят парней из ВВС? — вопросил Четвуд. — Черт побери, ведь они чуть ли не целый день били баклуши в убежищах!

— Ну, в такую жарищу я бы предпочел оставаться на поверхности, — сказал Лэнгдон. — Да и вообще, вопрос стоит иначе: каждый должен сделать все, что в его силах.

Но и после этих слов все продолжал ворчать, пока не вернулся Худ, ходивший на вторую позицию.

— Как у них дела? — спросил его Лэнгдон.

— Приписывают себе наши самолеты, — ответил Худ. — Естественно… А вообще-то им тоже несладко пришлось, окоп буквально в кольце из воронок. Раненых, правда, нет, один молодой Лейтон. Отправили в госпиталь, контузия от разрыва. Необстрелянный еще, вот и расклеился.

— Не один он такой, — заметил Четвуд.

— Оно, конечно, так, только остальных в госпиталь отправляют без всякой нужды, — произнес Худ, и в его голосе не слышалось ноток сочувствия. — Перетрусят и просятся туда от греха подальше.

— Ну, не знаю, — вставил Кэн. — «Так в трусов нас воображение превращает» [27] Искаженная строка из монолога Гамлета «Быть или не быть»: «Так в трусов всех нас совесть превращает». В переводе Б. Пастернака эта строка звучит так: «Так трусами нас делает раздумье». , — процитировал он, совершенно неосознанно давая нам полюбоваться своим профилем в одобренной Гилгудом манере. — В этом-то и беда Мики. Он невежда, а несет проклятие воображения.

— Это кто невежда?! — Мики сел на койке. — И какого черта ты говоришь о парне за глаза, когда он спит? Только попробуй еще раз такое ляпнуть! Чем я хуже тебя, браток? Я работал мастером, командовал людьми, понял? Думаешь, если ты богатей, значит, можешь говорить, что хочешь?

Я Хитонов не кончал, — в тоне, каким он произнес слово «Итон», была изрядная доля презрения. — Я пахал, чтобы жрать. Можешь себе лыбиться, но так оно и было, браток. И не такой уж я невежа, мой дядька строил дворец Александры [28] Дворец Александры, названный так в честь Александры, супруги короля Эдуарда VII (1841–1910; годы правления — 1901–1910), построен в 1873 г.; с 1936 по 1960 год основное здание телестудий Би-би-си. .

— А Бёрн Джонс был твоим отчимом — это мы знаем, — сказал Четвуд. В целях повышения своего авторитета Мики приписывал себе родство со всеми знаменитыми Джонсами.

— Не пойму, чего ты ко мне прикололся. Я ведь пытался тебя оправдать, — обиженно проговорил Мики.

Эта внезапная вспышка лишила Мики последних сил. Он снова лег и жалобно сказал:

— Поспать не дадут…

— Можешь опять зарыться в свою нору, — злобно заявил Худ.

— Слушай, будь мы в пехоте, я бы тебе показал, как надо драться. Уж тогда бы не ты, а я таскал эти нашивки, браток. А это и не драка вовсе — так, одно название.

Чтобы сменить тему разговора, Лэнгдон спросил Худа, пострадал ли барак на второй позиции. Судя по всему, он был почти в таком же состоянии, как наш. Крышу и северную стену изрядно побило шрапнелью. Стеля постель, я обнаружил, что мои одеяла усыпаны битым стеклом — уцелело всего одно или два окна. То и дело попадались сувениры в виде зазубренных осколков. Один угодил в чей-то вещмешок, другой разбил стоявшую на столе бутылку молока.

Я попал в шестерку, которую отрядили ставить палатки, и в 19.30 мы уже стояли возле гарнизонной канцелярии. Штаб базы превратился в груду обломков, дорога была перегорожена выгоревшими дотла останками армейского грузовика, позади нас на плацу валялись стекло и битый кирпич, и все это окружали разбитые и выпотрошенные здания. В дальнем углу по-прежнему торчал уцелевший флагшток. Его белая краска теперь почернела, а знамя королевских ВВС безвольно свисало с верхушки, поникшее в неподвижном вечернем воздухе.

Палатки разбивали на ближнем к жилому городку краю летного поля. Тут работали сотни людей, армейских и из ВВС. Земля была твердой, как камень, брезент, пропитанный маскировочной краской, почти не гнулся. Мы вкалывали до десяти часов, а потом, в слабеющем вечернем свете, мы вдвоем с Кэном потащились обратно к нашему бараку. Я оглянулся, и тут страх, охвативший меня днем при мысли о том, что кто-то пытался со мной разделаться, вновь овладел всем моим существом. Не знаю, почему. Разве только потому, что, когда я повернул голову, кто-то был у меня за спиной. Я заметил размытый силуэт, бродивший в сумрачном вечернем свете среди воронок. И не то чтобы я думал, будто кто-то меня выслеживает. Наверное, меня пугал сам факт чьего-то присутствия за спиной.