Илья Маркин - Впереди — Днепр!

Алеша хотел было поблагодарить за подарок, но Саши уже не было в дзоте. Перевернув фотографию, Алеша увидел старательно выведенную надпись черным рисовальным карандашом: «Фронтовому другу Алеше Тамаеву. Будь чист, как голубь, смел, как сокол, стремителен, как ласточка в полете! Так говорил мой папа. Саша Васильков, 4 июля 1943 года. На боевых позициях севернее Белгорода».

Алеша долго рассматривал снимок, невольно опять уйдя мыслями в свое детство, потом подошел к амбразуре и всмотрелся в крохотный холмик, едва приметно желтевший почти перед самым проволочным заграждением противника. Там скрывался дзот пулеметного расчета первого взвода, и туда ушел Саша Васильков. Тени от проплывавших все чаще и чаще облаков то закрывали холмик, и тогда он сливался с такой же выгоревшей до желтизны равниной вокруг, то открывали, выдавая спрятанный там дзот.

«Неужели знают немцы, что там стоит наш пулемет? — тревожно подумал Алеша. — Он же совсем близко от них, каких-нибудь всего сотни две метров»…

Разморенную жаром тишь прорезал какой-то совсем неясный и смутный звук, совершенно чуждый привольному безмолвию. Насторожась, Алеша прислушался и через секунду, не слухом и не сознанием, а всем, что скопилось в нем за эти двое тревожных суток, совершенно отчетливо и ясно понял — идут немецкие самолеты.

— Воздух! — прокричал кто-то совсем рядом, и этот полный беспокойства и смятения возглас в разных местах тут же повторили несколько голосов.

Теперь уже, хотя сами самолеты еще не показались, было совершенно ясно, что идет их не один, не два, не три, а много-много и что это не какая-нибудь разведка или очередной беспокоящий налет, а именно начало того самого, что две ночи и два дня ждали советские войска на огромной территории севернее, западнее и южнее Курска.

— Расчет — в укрытие! — звонко скомандовал Чалый и, вбежав в дзот, сердито кивнул Алеше:

— В блиндаж!

— Так я же дежурный, товарищ сержант, — заговорил было Алеша, но Чалый метнул на него такой взгляд, что Алеша пулей выскочил из дзота. Он хотел сразу же нырнуть в блиндаж, но любопытство пересилило, и он, став в углу траншеи, всмотрелся в помутневшее небо. Самолетов еще не было видно, и только где-то западнее Белгорода все угрожающе нарастал их взвывающий гул.

Через минуту позади, справа и слева резко и отрывисто застучали зенитки и тут же из-за обширного с холодной синевой облака выползла первая стая бомбардировщиков. Их было штук тридцать, а за облаком взвывало еще множество моторов. Такого большого количества бомбардировщиков Алеше еще не приходилось видеть, и он, забыв об опасности, неотрывно смотрел на их распластанные крылья, с любопытством ожидая, что же будет дальше.

— Сбит! — чуть не крикнул Алеша, увидев, как шедший несколько впереди бомбардировщик накренился, повернул в сторону и резко пошел вниз. Только, когда за ним, также взвывая моторами и валясь набок, ринулись и другие бомбардировщики, Алеша замер и невольно закрыл глаза. Это было излюбленное фашистами выстраивание в круг перед заходом в атаку.

Зенитки били все ожесточеннее и чаще. Широкую полосу неба испятнали белесые шапки взрывов. Один самолет вывалился из круга и стал падать. Вспыхнули и косо пошли к земле еще два бомбардировщика, потом еще один, но остальные, словно связанные невидимыми нитями, один за другим с оглушающим ревом ринулись вниз. Целыми сериями, неуловимо разрастаясь в размерах, полетели вниз темные сосульки бомб. Разом вздрогнула и сотряслась земля. Грязные фонтаны земли и дыма выросли там, где располагалось наше боевое охранение.

«Саша Васильков… — увидев, как в коричневом мраке скрылся желтенький бугорок, отчаянно подумал Алеша, — Саша там».

Грохот взрывов и рев моторов слились в один, всесотрясающий гул. Тяжелый мрак, рассекаемый кровавыми всплесками огня, густо накрыл позиции нашего боевого охранения. Нельзя было ни увидеть, ни понять, что творилось в этом месиве дыма, пыли, нескончаемых взметов пламени.

Еще ревели и взвывали фашистские бомбардировщики, как обвальный грохот бомб прорезали и сменили новые резкие и частые взрывы.

— Артподготовку начали, — неторопливо проговорил кто-то рядом с Алешей. Он обернулся, дивясь спокойствию голоса, и увидел взводного командира и его помощника.

— Да. И артиллерия и минометы бьют, — точно так же спокойно и равнодушно подтвердил Дробышев, — а потом атака танков и пехоты.

— Ого! Вот и наши заговорили и сразу на басах, — просияв лицом, воскликнул Козырев, когда позади в разных местах гулко ахнул воздух и в вышине с грузным шелестом понеслись невидимые снаряды.

— Так мне здесь оставаться? — помолчав, спросил Козырев.

— Да. Пока с этими двумя пулеметами будьте, а я пойду на правый фланг, — ответил Дробышев, и Алеша только сейчас заметил, что лейтенант одет, как на праздник: на свежей гимнастерке подшит белый воротничок, сапоги начищены до блеска, промасленная пилотка заменена на зеленую командирскую фуражку.

— Товарищ лейтенант, вы бы каску все-таки прихватили, — мягко сказал Козырев, — дело-то, по всему видать, развертывается не шутейное.

— Ах, каску!.. — словно спросонья, проговорил Дробышев. — Да, да, обязательно. Она у меня на НП. Так я пошел, — поспешно добавил он, — вот-вот атака начнется. Да вы не беспокоитесь, Иван Сергеевич, — совсем смущенно сказал он, поймав тревожный взгляд Козырева, — дуриком, как говорите, не попру. С НП без крайности ни шагу.

— Да что вы, что вы, я и не думаю, — тая добродушную усмешку под усами, сказал Козырев. — Вы не новичок на фронте и не в первом бою. На себе испытали, почем фунт лиха и как плясать вприсядку.

— Вот именно вприсядку, — весело рассмеялся Дробышев и со всей силой пожал руку Козыреву. — Ну, Иван Сергеевич, как это говорят: «Ни пуха, ни пера!»

— Не ждите, к черту я посылать не буду и через левое плечо не плюну, — шутливо напутствовал лейтенанта Козырев, — пожелаю только одно: расколошматить зверье это фашистское и как можно меньше пролить крови людей наших.

Слушая разговор Дробышева и Козырева, Алеша не заметил, как немецкие бомбардировщики очистили небо и там уже парами разгуливали серебристые советские ястребки.

— Ну, как, сынок? — подошел к Алеше Козырев и, тут же уловив что-то, от чего глаза его похолодели, лицо подернулось суровыми морщинами, а жилистые руки сжались в кулаки, отрывисто приказал:

— Передай сержанту: расчет — к бою, приготовиться к отражению атаки, без моей команды огня не открывать.

Вздрагивая от волнения, Алеша повторил приказание помкомвзвода и опрометью бросился к пулемету.

«Атака, сейчас атака…» — все время назойливо билась одна и та же мысль, не вызывая ничего определенного и ясного.