Олекса Белобров - Обратный отсчет

Дыня давно получил свои четыре капитанских звезды, ему как выпускнику Рязанского «два ку-ку» [139] Шутливое наименование Рязанского высшего воздушно-десантного дважды краснознаменого командного училища (РВВДКУ). даже предлагали должность заместителя комбата по воздушно-десантной подготовке вместо погибшего Эстонца. Однако Дыня наотрез отказался от этой «бумажной» (по крайней мере, в Афгане) должности и остался верен своей роте, и место почившего Эстонца так и осталось вакантным.

Хантерово представление на «досрочного капитана» кануло без вести, никто о нем уже и не вспоминал, так как до «календарного капитана» ему оставалось меньше года. Сгинул бесследно и орден, представление на который когда-то в адских мучениях подписывал недоброй памяти Монстр. Но все эти мелочи не занимали замкомбата отдельного десантно-штурмового, он учился ценить совсем другие вещи — и прежде всего свой союз с Афродитой.

Дома, в Союзе, все обстояло более-менее благополучно, письма туда и оттуда регулярно совершали обычный круговорот. Александр больше не тревожил родных продолжительным молчанием — Галя настояла, чтобы в тех случаях, когда предстояла длительная командировка, он писал письма «впрок». В этих «дежурных» посланиях не содержалось никаких новостей, зато пространно описывались погода, пейзажи, нравы местных жителей и даже впечатления от публикаций в свежих номерах литературных журналов. Во время отсутствия «главы клана» Галя отправляла эти письма в соответствии с расписанием, которое сама же и составляла.

Вскоре после «старого Нового Года» Петренко вызвал к себе новый начальник политического отдела подполковник Шестов. Звали его Владимир Ильич, и, само собой, он немедленно получил в соединении прозвище «Ильич». Подполковник Елавский к этому времени уже заменился в Союз, и с тех пор вопрос о «моральном облике» старшего лейтенанта Петренко больше не всплывал.

— Александр Николаевич! — начал начпо, пристально уставившись в лицо замполита и судорожно подмигивая. После контузии, полученной в первые же дни службы в Афгане, у подполковника появились серьезные проблемы с мимикой. — Я изучил ваше личное дело и обнаружил в нем немало любопытных моментов. Вы ничего не хотите мне сообщить?

— А что бы вы хотели услышать, Владимир Ильич? — нахально полюбопытствовал Александр. — Что я сожительствую со старшей сестрой хирургического отделения нашего госпиталя по фамилии Макарова и первой красавицей Южного Афганистана? Это чистая правда — я действительно живу с ней уже около полугода. Эта женщина вернула меня в строй после ранений, я, можно сказать, обязан ей жизнью и душевным здоровьем… Я ответил на ваш вопрос, товарищ подполковник? — спросил он несколько удивленного собеседника. — Вообще-то эта ситуация ни для кого не секрет, о ней известно даже в политуправлении Туркестанского военного округа.

Тут Хантер слегка блефовал, но доля истины все же присутствовала в его словах: в конце концов, полковник Худайбердыев действительно был в курсе.

— Мне, Александр Николаевич, и о твоих связях в округе тоже кое-что известно, — перешел на «ты» начальник политотдела. — Елавский мне многое рассказал о тебе перед заменой, поэтому я и не хотел до поры до времени касаться этого вопроса. Но он, как говорится, назрел сам собой: вот, взгляни! — Подполковник подвинул к замполиту через стол солидных размеров конверт, густо заляпанный всевозможными штампами и штемпелями. — Ознакомься внимательно, а я пока перекурю.

Начпо явно нервничал — когда он прикуривал, спичка плясала у него в сухих пальцах, а сигарета дважды гасла.

Александр осторожно, словно тот мог быть заминирован, приоткрыл клапан конверта. И тут же лицо его вспыхнуло, как от пощечины. Он даже физически ощутил боль. Сверху лежало письмо жены, Ядвиги, адресованное начальнику политотдела. В нем говорилось, что она, такая-то и такая-то, получила сообщение от неизвестного ей лица о том, что старший лейтенант Петренко А. Н., проходящий службу в составе ОКСВА, ее законный муж и отец ее ребенка, вместо того чтобы честно исполнять свой интернациональный долг, открыто сожительствует со старшей медицинской сестрой хирургического отделения Южного госпиталя, служащей Советской Армии Макаровой Г. С. Далее Ядвига заявляла, что не доверяет автору послания и препровождает оригинал полученного ею письма в политотдел бригады, чтобы там разобрались в ситуации.

В тоне этого как бы официального письма сквозила растерянность. Но главные чудеса начались, когда Петренко ознакомился с первоисточником. Донос написан аккуратным почерком человека, привыкшего к бумажной работе. Это чувствовалось сразу — слог письма был казенным настолько, что сразу становилось ясно — автор постоянно имеет дело с так называемыми «формализованными документами». Внизу стояла подпись, свидетельствовавшая, что написано письмо не кем иным, как… майором Чунихиным. То есть Эстонцем, который сделать это никак не мог, поскольку уже два месяца покоился в могиле на окраине Рязани.

«Ну и дела! — пробормотал Хантер, смахивая капли пота со лба. — Ты уж прости меня, Эстонец, за то, что плохо думал о тебе…»

Почерк, однако, показался ему знакомым. Через руки замполита чуть ли не каждый день проходили документы, написанные именно этой рукой. «Начштаба батальона, Шурыгин!» — вспыхнула догадка. Но почему он решился писать сам? Вероятно, понадеялся, что Ядвига не перешлет оригинал письма в бригаду, а пока будет длиться разбирательство, его уже тут не будет. И действительно — в конце зимы капитан Шурыгин, он же Шурин, должен убыть в Калининград.

— Благодарю, товарищ подполковник! — Хантер брезгливо отодвинул конверт и поднялся. — Сигнал принят, теперь мне окончательно ясно, как действовать. Обязуюсь разрешить все эти проблемы мирным путем, без кровопролития и мордобоя. Разрешите идти?

— Стой! Ишь, какой резвый! — осадил начпо. — Может, стоит тебе в календарный отпуск сходить, домой смотаться? — Щека подполковника снова задергалась. — Ты в Афгане уж полный год, сорок пять суток отпускных будут кстати. Успокоишь жену и дочку, родителей проведаешь, вернешься с новыми силами…

— Владимир Ильич! — извернулся Александр. — Зима же в Союзе! Метели-вьюги, мороз аномальный — вон, в новостях передают. Какой там отпуск? Уж лучше я лета дождусь. К тому же я в прошлом году уже был в отпуске по ранению!

— Ну да, — усмехнулся начпо. — И как это я сразу не сообразил? Зачем тебе отпуск, если тебе и здесь неплохо — семейный очаг, замечательная женщина рядом… Но должен тебя предупредить: раз так, в ближайшем будущем об отпуске и не мечтай. Я дважды не предлагаю.