Борис Бурлак - Левый фланг

Бирюзов решил написать хотя бы короткое письмо Федору Ивановичу, поздравить его с наступающим Новым годом. Сел за рабочий стол из дорогого, красного дерева, нечаянно вспомнил жидкие дощатые столики в землянках и глубоко задумался. Перед глазами неожиданно возник степной хутор Верхне-Царицынский, где он и познакомился с Толбухиным ровно два года тому назад, в самом конце сорок второго. Федор Иванович командовал тогда 57-й армией, а он, Бирюзов, был начальником штаба 2-й гвардейской, у Малиновского. Сколько удивительных встреч было на войне, но эта врезалась в память особенно. В Верхне-Царицынском под одной крышей оказались два командарма, и ничем неприметный хуторок стал исходной точкой центробежных сил, которые действовали в противоположных направлениях: 2-я гвардейская армия, отбрасывая Манштейна, двигалась на запад; 57-я армия, сжимая свою часть сталинградского кольца, двигалась на восток. Такого перекрестка военных дорог нарочно не придумаешь. С тех пор пути Толбухина и Малиновского то шли параллельно, то снова пересекались, но узелок их общей полководческой судьбы был накрепко завязан именно под Сталинградом. И вот теперь Будапешт их сблизит еще больше. Эх, жаль, что нет там и его, Бирюзова! Ну, да ладно, хватит об этом. «Не томи душу», — как сказал бы сейчас Федор Иванович.

Новогоднее письмо вышло пространным. Как ни старался Сергей Семенович обойтись без всяких жалоб на свое нынешнее положение, но все-таки можно было понять так, что «ирония судьбы» не дает ему покоя до сих пор. Закончив писать, он снова подошел к разноцветной европейской карте. Постоял, подумал, все приглядываясь к будапештской излучине Дуная. Что-то принесет с собой Новый, сорок пятый год войскам Третьего Украинского? Конечно, победу, — это понимает каждый. Но какие еще испытания готовит время маршалу Толбухину? — вот в чем загадка последних месяцев войны на юге. И разгадать ее заранее невозможно, — иначе военное искусство не было бы искусством, а школьным задачником по арифметике.

Однако пора и отдохнуть немного. Бирюзов снял китель и пошел чистить зубы. В ванной машинально глянул в зеркальце над краном и невесело улыбнулся самому себе. Вид усталый, под глазами отеки, брови сердито ощетинились. Ну, что, генерал, стареешь на гарнизонной-то службе? Начинал войну бравым молодцом, а теперь отяжелел, и седина пробилась на висках, и суровые морщины на лице, будто след топографических горизонталей тех высот, что остались за плечами. Негоже сдаваться в сорок лет, тем более, что Георгий Димитров назвал тебя юным генералом.

Телефонный звонок помешал ему привести себя в порядок перед сном. Дежурный по штабу докладывал о том, что задержана группа офицеров старой болгарской армии и что в одном из районов Софии неспокойно. Бирюзов терпеливо выслушал, привычно бросил в трубку:

— Сейчас буду.

И снова надел китель, стал собираться в штаб.

Это уже не первый случай, когда София испытывает подземные толчки. Откуда они? А впрочем, эпицентр находится в самой столице — в особняках притаившихся квислингов. Это не без их помощи чуть не удрали на двух поездах гитлеровские резиденты, которых удачно завернули наши летчики. Потом военный министр, без ведома членов правительства — коммунистов, освободил из-под ареста царских генералов и даже попытался взять под свой контроль государственные учреждения. (Тогда ему, Бирюзову, пришлось срочно возвращаться с полевых учений в районе Шипки.) Благо, коммунисты были начеку, и народ сам отстоял свою свободу. Время от времени поднимают голову разные заговорщические центры: «Военный союз», «Царь Крум», «Нейтральный офицер». Был случай, когда им удалось вывести на одну из софийских площадей целый артиллерийский полк. Вот тебе и «гарнизонная служба» в тихом тылу, вот тебе и деликатная дипломатия с «комендантами Европы». Хорошо еще, что болгарская революция научилась защищаться с оружием в руках.

…Декабрьская ночь уже редела над Болгарией, когда Сергей Семенович вернулся к себе на квартиру. Оттуда, со стороны Черного моря грузно переваливали через Балканы багровые волны утренней зари.

Только сейчас он ощутил всем телом, как поздний сон начинает одолевать его. Он на минутку опустился в кресло, чтобы собраться с мыслями, да и уснул тут же, немедленно. Ему виделась недавняя встреча с Димитровым. Старый коммунист, который первым вступил в единоборство с коричневым дьяволом на Лейпцигском процессе, радушно принял его, Бирюзова, накануне отъезда из Москвы, и негромко, спокойно, ровно повел беседу о Болгарии, ее истории, революционном движении, Отечественном фронте. И вся неловкость сразу же исчезла, хотя перед ним сидел не просто добрый пожилой человек, а настоящий герой века, любимец молодежи довоенных лет, его собственный любимец и кумир. Георгий Михайлович откровенно позавидовал Бирюзову, что тот скоро отправляется в Софию. Какую же сыновнюю нежность к далекой родине сберег в сердце этот мужественный болгарин за долгие годы разлуки с ней… Потом он глухо заговорил о жертвах, принесенных маленькой страной на алтарь победы. Стал называть имена погибших. Назвал имя генерала артиллерии Владимира Заимова, расстрелянного монархистами в сорок втором году. Его голос заметно дрогнул, но он справился с волнением. Уже прощаясь, он напомнил, что враг не сложил еще оружия, что предстоят бои, открытые и жаркие…

Откуда-то издалека звонили непрерывно. Сергей Семенович, наконец, очнулся, поднял трубку.

— Москва! — громко предупредила телефонистка.

Бирюзов энергично встал, ладонью пригладил волосы и приосанился по штабной привычке. «Неужели в Москве узнали о тревожной софийской ночи?» — подумал он, досадуя, что так не вовремя заснул и не приготовился заранее к докладу.

Пятисоткилометровый марш — из района Белграда в район Будапешта — подходил к концу. Хорошо еще, что дивизия Бойченко давно стала моторизованной: в ней было втрое-вчетверо больше грузовиков, чем полагалось по табелю. Иначе такой марш-бросок отнял бы две недели, тем более, что железная дорога только-только восстанавливалась. Правда, не хватало горючего, но бывалые водители выкручивались, доставая для трофейных автомобилей и трофейный, внеплановый бензин. Они будто чуяли, где можно его взять, эти разбитные, хозяйственные парни, у которых всегда был на крайний случай свой «энзэ», утаенный от офицеров службы тыла.

И чтобы не дразнить тыловиков множеством машин, Строев изменил несколько маршрут — в обход города Дунафельдвара, в котором располагался штаб фронта. К вечеру достигли бывшей линии Маргариты. Куда ни глянь, — брошенные доты, дзоты, соединенные траншеями полного профиля, сожженные «пантеры», «фердинанды», исковерканные пушки, вороха стреляных гильз, снарядные пустые ящики, подорванные легковики всех марок, и всюду трупы, трупы. Неоглядное поле боя в том неприбранном состоянии, когда оно едва остыло, когда не дошли еще руки специальных команд, чтобы привести в порядок эту землю, опаленную жарким огнем артиллерии. Не дожидаясь фронтовых д в о р н и к о в, сегодня пошел снег. Зима будто спешила поскорее замести черные следы недавней битвы, принарядить распаханную танками Венгерскую равнину. Но как ни старалась она, все же не успела за день укрыть все поле. Солдаты озирались по сторонам, оценивая по необыкновенному скоплению мертвой техники, по числу убитых фрицев не только масштаб сражения, но и то, каких усилий и потерь стоил прорыв немецкой обороны.