Поль Сидиропуло - Костры на башнях

— Я, откровенно говоря, — сказал Федор Феофанос, — думал, что наш батальон примет участие…

— Нет, дорогой, — развел руками Николай Иванович. — Нам предстоит обезопасить путь альпинистам к вершине. Мы намеревались начать наступление на Терек уже нынче, однако вынуждены пока что повременить. А дело-то вот в чем. Фашисты не теряют надежду прорваться через перевалы к морю. И для этой цели перебрасывают генералу Блицу подкрепление.

Ващенко оборвал рассказ, понял, что нет надобности говорить о всех подробностях солдату, тем более что времени для этого нет, перешел к сути:

— Все это я говорю тебе вот для чего. Нарушена связь с батальоном, которым теперь вместо Соколова командует Тариэл Хачури. И пока ее наладят, неизвестно, сколько времени пройдет. Тебе нужно будет отправиться в отделение Аргуданова. Ты хорошо знаешь это место — располагаются бойцы у сторожевых башен над ущельем. Так вот, пусть немедленно отправляются в расположение батальона, к шахте «Октябрьская». Колонна немцев, как нам сообщили, пройдет именно там. Смотри, Феофанос, — строже предупредил командир полка, — будь осторожен.

Пуля немецкого снайпера настигла Федора Феофаноса, когда он выходил из лесистого ущелья: она попала ему в спину. Он попытался повернуться в сторону стрелявшего, но глаза его уже ничего не видели. Федор лишь успел схватиться за тонкий ствол орешника, чтобы не свалиться с крутого откоса, да и сделал это скорее инстинктивно. Продержался он недолго и отпустил тонкий ствол, чтобы, казалось, не поломать хрупкое, прихваченное утренним морозом деревцо, опустился на колени, а уже потом упал на рыхлый снег.

От выстрела вздрогнул и Махар, возвращающийся в это время в отделение после выполнения задания Аргуданова — проверить подходы к башням. Он тотчас бросился к первому попавшемуся валуну, полагая, что снайпер стрелял в него и промахнулся, снял с плеча автомат, стал искать глазами фрица на самой верхушке скалы, где торчали кусты с оголенными ветками, напоминая чем-то остатки волос на облысевшей голове великана. И не обратил внимания на качающееся, как метелка, деревцо, макушка которого долго еще подрагивала, словно звала на помощь.

Махар был поражен тем, что произошло: он каким-то чудом избежал смерти. В бою, когда пули подчас свистели над самой головой, так остро не ощущал опасность, как ощутил ее теперь. Что же спасло его? Очевидно, любовь Заиры. Как же теперь вырваться отсюда? Нужно во что бы то ни стало разделаться с фашистом — не торчать же здесь до ночи!

«Где же ты затаился, гадина?» — злился он, тщательно осматривая местность. И пришел к выводу, что скорее всего снайпер спрятался в «сорочьем гнезде». У самой отвесной скалы с какой-то глинистой желтизной уродливо торчала странной формы ель, плоской макушкой похожая на огромное пушистое гнездо. Горцы почему-то называли его «сорочьим». Понял Махар, что отсюда, снизу, к снайперу ему ни за что не подступиться — местность сверху просматривается далеко. Стрелять же отсюда, где он лежал, бессмысленно: фашиста не видать.

Зангиев нервничал, злился: и пройти нельзя — во второй уже раз навряд ли зоркий снайпер промахнется. Ну вот, попался в западню! Когда же пробрался сюда фашист? С вечера снайпера здесь не было. Очевидно, пробрался ночью.

«Вот так положение!» — отчаивался он, и не только от того, что сам не может пробраться к товарищам, но и от мысли, что вдруг здесь же окажется Заира. Нужно что-то делать. Попытаться забраться на «каланчу»? Махар был уверен, что оттуда снайпер будет виден как на ладони. Но как туда забраться? Эх, капитана Соколова бы сюда! Он бы… А что, если самому рискнуть?

Подавив волнение, которое охватило его тотчас, как только он решился на такой шаг, Махар направился к тропе и сразу же, с ходу стал взбираться наверх. Первые метры взял хорошо, но это еще не было самым сложным препятствием. Вся загвоздка там, выше, где гладкая каменная стена и не за что ухватиться. Как ее осилить?

Пот ручейками стекал по лицу; он карабкался вверх, хватаясь за выступы скал обеими руками. «Вперед! Вперед! Ты должен осилить!»

Вон она — неприступная вертикальная часть подъема! Там почти не на что опереться ногами и не за что ухватиться. Малейшее неверное движение — и косточек потом не соберешь.

На крошечной площадке перед главным подъемом Махар остановился. «Надо передохнуть, перевести дух», — сказал он себе. Поначалу он подумывал о том, чтобы снять сапоги, считая, что так удобнее будет взбираться, но передумал. Снял лишь шинель. А автомат передвинул за спину.

Он напоследок осмотрел стену и вдруг заметил на скале небольшое углубление, из которого торчал росток ели, чем-то похожий на пучок укропа. Махар легко дотянулся до него рукой, пальцами нащупал раскрошившиеся кусочки камней, которые постепенно разрушал своими корнями неказистый на вид росток, а затем расчистил ямку поглубже, основательней ухватился. Оттолкнувшись плавно ногами, он подтянулся на руках и стал искать ногой хоть какой-нибудь выступ. Носком левого сапога он нащупал его и перенес на ногу центр тяжести тела. Оперся и смог облегчить чрезмерно нагруженную правую руку, на которой устали, онемели пальцы. Нужно было искать, за что ухватиться теперь левой рукой. И так, помалу, по сантиметру, прижимаясь телом к шершавой поверхности скалы, ползти вверх…

Он не помнил, когда и как схватился за верхний угол скалы, из последних сил подтянулся обеими руками и одолел недоступную до сих пор для него часть подъема.

Махар выбился из сил и не мог даже порадоваться победе, не ощутил ее. Остальную часть преодолевать было просто. Вот только соберется с силами, а то ноги не слушались, ослабли. И нужно хоть бы чуть-чуть передохнуть. Он сел на холодный каменный выступ, пот капал ему под ноги, словно крупные слезы.

Но вскоре поднялся, снял со спины автомат, взял в руки и направился к вершине скалы. Отсюда, с орлиной высоты, немецкий снайпер, закрепившийся на вершине ели, был виден как на ладони. Как ни в чем не бывало, он обедал, временами поглядывая вниз.

Махар подождал немного, чтобы набраться злости. У него ощущение такое, будто намеревается убить ни в чем не повинного человека — вроде бы тихо, мирно ест и никому не причиняет зла. Но вскоре разъярился: ах ты, гадина! Жрет, и убивает! Махар прицелился и выпустил половину диска. Срезанные очередью, разлетелись в разные стороны ветки ели, и в несколько секунд заметно поредела ее зеленая густота. Снайпер повис на суку, покачался недолго и рухнул вниз.

Провожая сердитым взглядом фашистского стрелка, Махар вдруг заметил недвижно лежащего на снегу человека. Тревожный холодок прокрался в грудь Махара: так вот в кого стрелял снайпер.