Поль Сидиропуло - Костры на башнях

А может быть, не так, хваталась она, как утопающий за соломинку, может быть, наговаривал немец хитрый, чтобы сломить ее, ловушку устраивал? Что тогда? Но почему именно ей он учинял такие испытания? Вполне возможно, что и других подбивали фашисты и других мужей зачисляли в шпионы. И других женщин подвергали испытаниям. Чьи нервы окажутся послабее, кто скорее развяжет язык. Но других на ее глазах расстреляли, а ее нет! Ее фашисты отпустили. Как же тогда? Как такое объяснить? Она в какой уже раз оглянулась. И слежки нет. Никого не видать.

Господи! Как жить? Где взять силы?

— Чуткая, душевная была девчонка, — грустно заметил Махар. — Даже не верится, что ее уже нет в живых.

Он замолчал: что слова — все равно не высказать всей боли и потрясения, гибель Чабахан не укладывалась в голове. Заира тоже о чем-то упорно думала и смотрела себе под ноги. Они тихо взбирались на гору.

Ручьи, торопливо и шумливо стекавшие совсем недавно с вершин, угомонились наконец, прихваченные к вечеру морозом.

— Она любила тебя, — сказала Заира немного погодя и как-то отрешенно посмотрела перед собой.

— Ну что ты! — возразил он, а подумав, печально улыбнулся. — Просто мы были друзьями. Разве ты не знаешь?..

— Нет, Махар. Это ты не знаешь. Она на самом деле любила тебя.

— И продолжала с тобой дружить?

— Да. Она была… необыкновенной. Она все понимала и желала нам счастья.

Заира и Махар подошли к селу поздно вечером, когда в домах все давным-давно спали. Вместе с темнотой воцарилась вокруг мертвая тишина. Да и кто ныне остался в селе, чтобы засиживаться допоздна, — старики да старухи. Притаились в будках и собаки, поджали, должно быть, трусливо хвосты. Не шастают по ночам выпивохи-мужики, не поют нынче песен. Однако в доме, где размещался сельсовет, тускло светилось окно. Там еще бодрствовали.

— Ты меня здесь подожди. Я быстро, — сказал девушке Махар и решительно открыл скрипнувшую дверь.

Вернулся он и вправду быстро, минут через пять, довольный.

— Все уладил. Председатель обещал посодействовать.

— Ну вот и хорошо, — возбужденно отозвалась Заира. — А теперь зайдем к бабушке ненадолго.

…Бабушкин дом, обнесенный жердевой изгородью, стоял под самым утесом, выше уже никто не застраивался, не занимал земельного участка, поскольку там громоздились скалы. Заира провела Махара в верхнюю часть дома — зимой здесь никто не жил, только летом, да и то, когда приезжали внуки. Зимой здесь было холодно, печь едва обогревала нижнюю часть — кухню и маленькую пристройку, которая служила бабушке спальней. К тому же топила старуха недолго, так что тепло почти не доходило наверх.

— Посиди, я сейчас приду, — сказала Заира. — Принесу тебе поесть.

— Спасибо, я не хочу.

— Почему? — удивленно спросила она. — Разве бойцы в это время не ужинают?

— Ужинают, конечно. Но я не хочу.

— Разве ты не проголодался? — настаивала Заира. — Хочешь самогона? Бабушка сама готовит. Она такая запасливая — что ты. А по праздникам стариков угощает. — Девушка вдруг виновато усмехнулась, засмущалась, будто коснулась чего-то забавного. — Чудная она у нас… Ну так что — принести?

— Нет, что ты! Не надо.

— Ты не пьешь? Совсем-совсем?

— Нет, — менее уверенно ответил Махар. — К тому же я в армии. Нельзя.

— И Асхат не пьет. Никогда. Даже на праздники. Ну, хорошо. Тогда я принесу тебе молоко. И чурек. Тебе понравится.

— Я ничего не хочу, правда, — по-прежнему отказывался Махар.

— А вот Асхат молоко любит, — сказала Заира с каким-то тайным умыслом, как бы проверяя его.

— Ну, хорошо. Тогда неси, — уступил он.

Старуха спала, и Заира не стала ее будить, она знала, где что у нее лежит. Взяла с полки глиняный кувшин с молоком, два стакана, ломоть чурека, в аккурат полкруга сыра и, уложив все это в глубокую тарелку, быстро вернулась наверх.

— Скажи, — вдруг коснулась она, видать, очень важного для нее вопроса, — тебе не страшно бывает в бою? Стреляют и могут убить каждую минуту…

— Не знаю, — смущенно пожал он плечом. — Вообще-то всякое бывает. Думать о смерти вроде бы не думаешь, но сердце, честно говоря, иной, раз замирает…

— Ты садись. Разве ты у чужих? — выговаривала она с легкой смешинкой, одобряя его откровенное признание. — Будь как дома. Ты не чужой…

— Бабушка не спит? — спросил он тревожно, продолжая стоять у косяка дверей.

— Ну конечно спит. Видит уже десятый сон. — Заира сняла с себя пальто, бросила его на спинку кровати. От ее бодрого голоса будто теплее стало в прохладной комнате. — Ничего. Познакомлю тебя с ней в другой раз.

— Я не поэтому спросил, — смутился Махар и тоже потянулся к крючкам шинели, нерешительно расстегивая их.

— Если тебе холодно, можешь не раздеваться, — сказала она сердито. — И долго ты еще будешь стоять у двери?

Он шагнул к ней и остановился.

— Нет, мне не холодно… в таких окопах приходилось лежать… прямо на мокрой земле, — признавался Махар чистосердечно, хотя совсем не эти слова намеревался сказать ей. — А здесь, у твоей бабушки, даже в жар бросает. — По одному не спеша он расстегивал крючки на шинели — сознание того, что он нарушает кавказский обычай, по которому жених не должен переступать порог невесты до свадьбы, останавливало его. — Узнает Асхат, что я зашел в дом, представляю, что будет. Конец.

— Это почему же конец?

— Все тогда пропало. Разве ты не знаешь?

— Нет, не знаю. Объясни. — Она смотрела на него строго и насмешливо.

— Тогда вообще… и тебе, и мне… — тужился, подбирал слова Махар, и ему на самом деле становилось жарко.

— Вот что! — оборвала она требовательно. — Мне трусливый муж не нужен. Ты что, стал бояться моего брата? Так не годится!

— Никого я не боюсь. Напрасно ты так. Просто… Тут совсем другое. — Он взял ее за руки — они были холодными, и он сдавил, норовя таким способом согреть их. — Асхат твой брат, Заира.

— Ну и что?! — гневалась она, но руки не вырывала. — Ты и тут должен стоять перед ним навытяжку, как солдат перед генералом?

— Никто перед ним не вытягивается и не стоит на этих… на цыпочках. Ты не так меня поняла и сердишься напрасно. — Он улыбнулся, ласково заглянул ей в глаза. — Асхат, скажу тебе откровенно, отличный парень. Я его совсем не знал. Ты не представляешь, как я стал его уважать.

Заира взглянула на него с недоверием.

— Не защищай. Разве не он был против наших встреч? Из-за своего вспыльчивого характера проходу нам не давал. Странно, как это он сегодня тебя отпустил. Наверно, и его сердце наконец растаяло… — Она неожиданно заплакала, и Махар растерялся, точно чувствуя перед ней вину.

— Ну что ты, что ты. — Он не знал, как ее утешить, оказавшись в каком-то неловком положении, удивляясь тому, что родная сестра нападает на своего брата из-за него, а он должен встать на защиту друга. — Послушай, Заира, что я тебе скажу. Говорю тебе, я его совсем не знал. Он совсем не такой, как мне казался. Все было, как ты говоришь. Возражал. Был против. Еще как! Но его можно понять. Ведь он меня тоже совсем не знал. Поверь мне, лучше Асхата я еще не встречал парня. Он душу за тебя и за друга отдаст и ничего не попросит взамен. Таким братом гордиться надо.