Валентин Бадрак - Офицерский гамбит

В другой раз она увлеченно рассказывала ему, что наблюдала во дворе за кошкой, которая охотилась за птицей. «Вот бы мне иметь столько времени, чтобы еще и за дворовой кошкой наблюдать», – вырвалось тогда у него язвительное замечание, и Аля обиделась. «Любой человек должен находить время для наблюдения за природой, иначе смысл жизни может ускользнуть от него», – она парировала беззлобно, но с уверенностью, что он не понимает чего-то важного. Что и говорить, она умела замечать те вещи, которые ускользали от него, – она на все смотрела под иным углом зрения, и оттого он сам становился более зрячим, чем просто человек, имеющий стопроцентное зрение. Один случай показался ему вовсе забавным. Вечером они читали друг другу Иосифа Бродского, и после прочтения стихотворения «На смерть Жукова» завязалась короткая дискуссия на тему, кому что в этих строках кажется наиболее важным. Сам Артеменко тут же отметил меткость мысли поэта, осудившего неготовность к войне внешне великой страны с прогнившей головой. «Воин, пред коим многие пали стены, хоть меч был вражьих тупей…» – повторил он слова их любимого, склонного к оригинальным суждениям стихотворца. Но Аля только усмехнулась в ответ: «Ну и глупый же ты у меня! Совсем не это здесь важно. А то, что Жуков, признанный военный гений, навязанный советской системой непогрешимый образ, попадет просто в ад, как и отправляемые им в атаки солдаты. И то, что Жуков не будет раскаиваться, потому что так было всегда, и вопрос истребления человека человеком никогда не будоражит его сознания». Ее суждение показалось Артеменко странным и неоднозначным, и он еще раз прочитал вслух всю строку, пытаясь вдуматься в слова и осознать до конца всю полноту мысли художника.

«Гм… в адской области… да я и не заметил этого, не придал этому значения», – подумал Артеменко, но вслух сказал только: «Да, пожалуй, у твоих слов имеется прочное основание».

Но последнее время он слишком подолгу бывал в Киеве, и неведомо откуда возникшая его удаленность от семьи непрестанно росла. Много лет жена оставалась тем единственным человеком, который знал о нем все. Все о работе, о слабостях, тревогах. Рядом с ней Артеменко позволял себе снимать костюм безупречного воина темных сил, оставлять на вешалке рядом с ним маску невозмутимого героя и на время превращаться в обычного человека. Теперь, когда периоды его одиночества удлинились, те превращения стали ему еще более необходимы, чем обычному, открытому для общения с окружающими человеку. Алексей Сергеевич с завистью думал о том, что какой-нибудь инженер или менеджер компании может легко отделить отдых от работы, завести орду приятелей, поехать на охоту, на рыбалку, на футбол. Завести любовницу, в конце концов. Одним словом, безболезненно вытеснять на время одни мысли и заполнять освободившееся пространство другими, любыми обывательскими формулировками, бессмыслицей, дающей отдых воспалившемуся мозгу. Он же ничего этого не мог – любое прикосновение к чужой душе обнажило бы свою собственную, а это мгновенно делало уязвимым и беззащитным. Любая встреча была работой, подсознательной и механической, и потому превращала его в бездушную машину. Всякая иная встреча несла неудержимую лавину рисков, и потому он не допускал их.

Аля теперь нередко бывала слишком далеко от него, и хотя он думал об удалении географическом, где-то пропустил ментальный водораздел. Внешне ничего не изменилось: он любил ее и доверял ей, и она, кажется, так же относилась к нему. Но полковник спецслужб невольно отмечал, что понимает жену все меньше. О ее работе в Киеве не было и речи, хотя умопомрачительная способность Али сходиться с людьми позволяла за считаные минуты обзавестись необъятной группой поддержки, сторонниками, союзниками; она могла без труда даже начать жизнь с чистого листа. Но там, в Москве, ее прочно удерживали растущие масштабы ее деятельности, вырастающей в миссию, и Женя, уже вступившая в период взросления и самоопределения. Он попросту не имел права поработить ее паутиной своих диковатых задач, которые на ее шкале ценностей выглядели глумлением над вечным, духовным, над развитием сознания – всем тем, к чему стремилась она. Теперь она иногда уезжала с группами в Индию, в Непал, посещала Тибет, и сдерживать это ее развитие он никогда бы не решился. Ведь в глубине души он и так вел себя эгоистично. Тем, что она долгие годы находилась как бы при нем и ее миссия состояла в обеспечении его миссии. Все всегда крутилось исключительно вокруг его работы. Но в какой-то момент ей удался рывок, для нее открылся новый, неведомый и непонятный ему шлюз, возникли непостижимые для его понимания духовные практики, эзотерические доктрины, живая этика, наконец ранее несвойственная ей или, может быть, подавляемая одержимость. В их беседах стали появляться новые химические элементы, которые он был не в состоянии растворить в своем сознании. «В человеке важно, что он мост, а не цель», – бросила как-то Аля, а он не нашелся, что ответить. Просто запомнил эти слова, но размышления над ними ничего не открыли. Это было сложнее распознавания психологических характеристик украинских политиков. Еще больше жена удивила его, когда в ответ на какой-то его вопрос заметила: «Если человек поутру познает истинный Путь, вечером он может умереть без сожаления». И опять он осекся, пообещав себе подумать над этой цитатой какого-то древнего мудреца. Однажды Артеменко просто был вынужден признать, что его жена, тот милый худенький эльф, что всю предыдущую жизнь неустанно порхал за ним, угадывая, угождая и удовлетворяя его потребности, теперь самостоятельная, самодостаточная личность. Это было вовсе не плохо. Это было хорошо, но слишком непривычно. Точно какое-то решение свыше, небесная данность, изменить которую ему не дано. Но разве не к этому он сам стремился, вопрошал себя Артеменко. Так-то оно так, но все-таки открытие потрясло его, озадачило и даже ошеломило. Его поразило более всего, что в сравнении с ее устремлениями и задачами духовного порядка его работа выглядела мышиной возней, несовершенством хаотически борющихся меж собой слепых частичек Вселенной. Что и говорить, он втайне ревновал Алю к ее работе, ведь ее работа отнимала не только время, внимание, но и часть ее любви, предназначенной ему. Нет, в их отношениях абсолютно ничего не изменилось, он бы заметил. И все же пребывание Артеменко в Киеве всякий раз заряжало его беспокойством, которое уходило только через несколько дней после возвращения из командировки.