Зоя Смирнова-Медведева - Опаленная юность

Тридцатого апреля сразу после раздачи праздничных подарков на нас обрушился страшенный артиллерийский налет. Несмотря на это, все бойцы и командиры на следующее утро подшили к гимнастеркам чистые подворотнички, до блеска надраили самодельным сапожным кремом сапоги и ботинки.

Даже в той трудной обстановке мы торжественно встречали свой праздник.

Самым радостным, пожалуй, был Первомай у Федора Ткаченко — политрука стрелковой роты Самусева. К политруку с Большой земли приехала жена. Оля Ткаченко рвалась на фронт с первых дней войны, но у нее был грудной ребенок. Теперь, когда сынишка немного подрос, молодая женщина оставила его с бабушкой и приехала санинструктором в осажденный Севастополь.

Сделать это было непросто. Даже командир батальона вначале весьма скептически отнесся к желанию Оли Ткаченко служить рядом с мужем:

— Есть другие роты. А иметь на передовой жен никому не положено...

— Нам бы с Федором хоть в один батальон...

— Ладно, — смилостивился комбат. — Доложу командиру полка майору Антипину{2}. Надеюсь, не откажет.

Антипин не отказал.

Так и стали служить в нашем батальоне супруги Ткаченко. [59]

...В один из дней в штаб полка приехали командир дивизии генерал-майор Трофим Калинович Коломиец и начальник штаба полковник Парфентий Григорьевич Неустроев.

Тепло поздоровавшись с Антипиным и Шестопаловым, генерал тут же стал осматривать недавно вырытую, пахнувшую свежеоструганными бревнами землянку. А майор Шестопалов начал быстро раскладывать на столе карту, где жирным красным карандашом была обведена выровненная на днях линия обороны роты лейтенанта Самусева.

— Ты не старайся с картой. Сейчас не время. В натуре все хочу посмотреть вместе с новым командиром полка, — сказал генерал и направился к выходу.

— Позвони во второй батальон, — тихо сказал Антипин Шестопалову, беря полевую сумку.

— Не буду, — так же тихо ответил Шестопалов, поглядев на неплотно прикрытую дверь. — Не любит генерал, чтобы о его приходе предупреждали заранее. Хорошо еще, что заглянул сперва к нам. А то обычно идет прямо в роты. Он прекрасно знает в натуре оборону полка. Да и не только это... Многих командиров и солдат тоже знает.

* * *

— Вот и снова мы с вами встретились, — сказал генерал, протягивая руку Морозову. — А вы все такой же — и зимой и летом с бритой головой. Седину свою стесняетесь молодым показывать, что ли? Ну а здоровье как?

— Благодарю. На здоровье пока не жалуюсь.

— А письма? Часто пишет старуха?

— Всякое бывает, товарищ генерал, — когда зачастит, а когда и подолгу отмалчивается.

— И вы здесь, товарищ Зайцев? Зачем прячетесь за спину своего командира? Воюете неплохо, а генерала боитесь?

— Да я не боюсь, — еще больше смутился Зайцев.

— Дот у вас неплохой и на новом месте, — продолжал генерал уже серьезно, — а вот подходы к нему ни к черту. Траншея местами до колен. В землю, в землю глубже забираться надо, пока не поздно. [60]

— Где же ее взять, землю-то? Кругом камень да камень.

— Вот и вгрызайтесь в него.

— Вгрызаться-то можно, — сказал Морозов, — так ведь фашист на каждый звук десяток мин кладет... Рады бы мы, со всей душой, да не можем развернуться — уж очень близко соседи проклятые.

Генерал помолчал, потом вполголоса произнес:

— Знаю, чем вы недовольны. Засиделись без дела, правда? Ну спрашивайте, не стесняйтесь.

— Отчего же стесняться, мы вас еще по одесским боям знаем, — ответил за всех Зайцев. — А вопрос будет один — скоро ли в бой?

— Всему свое время. Погуляйте немного, отдохните малость. Ждать осталось недолго. Совсем недолго, — уходя, повторил генерал.

Наш комдив не скакал, как Чапаев, на лихом коне, не носил он и красивых усов, а все же те, кто видел Чапаева, говорили, что генерал чем-то напоминает его. Была в нем большая человеческая простота и душевность, умение подойти к каждому солдату, найти сердечное слово, шутку, а если надо, то по-отцовски пожурить. Солдаты отвечали ему не только уважением, но и любовью.

Обойдя несколько землянок и дотов, командир дивизии вернулся в штаб полка.

— Вот теперь, Борис Анисимович, расстилай карту, — сказал он Шестопалову. — Посмотрим, где занимает оборону первый батальон. — Генерал склонился над картой и после паузы продолжал: — Выравнивать оборону не будем. Нужно по возможности углубить траншеи между первой и второй ротой, сделать потолще земляной вал на всех землянках и перекрытиях на траншеях. А дот, который выстроили неделю назад на стыке с третьей ротой, развалится от первой взрывной волны. Не жалеете вы пулеметчиков.

— Я уже отдал приказ, товарищ генерал, бревна заготовляются, — ответил майор Антипин.

— Да смотрите, чтобы балку хорошо пристреляли ваши минометчики! Думаю, противник будет накапливаться в ней для атаки. Ну, а коли бревна уже заготавливают, тогда у меня все. Может, ты что добавишь? — повернулся он к Неустроеву. [61]

— Только одно: хорошо бы добыть «языка», да посолидней.

...В ту же ночь три разведчика во главе со старшим сержантом Кожевниковым покинули дот и направились по узкой тропке, разминированной саперами, к переднему краю противника. Дорога была очень трудной. Прожектор, установленный гитлеровцами на высоком обрыве, каждые пять минут освещал заросшее кустарником дно балки. На смену гаснувшему лучу одна за другой взмывали в темное небо ракеты. Через каждые два-три шага приходилось камнем падать на землю. И все же ребята вплотную подобрались к позициям неприятеля.

— Товарищ майор, ваше приказание выполнено, — докладывал на рассвете Кожевников командиру полка. — «Язык», правда, не очень солидный. Так себе, ефрейтор-артиллерист... Зато мы с ребятами увидели у «соседей» кое-что интересное... — И рассказал про новые огневые точки, про свежевырытые траншеи, про гитлеровские окопы, паутиной разбросанные перед рубежами чапаевцев.

Данные разведки и показания «языка» еще раз подтвердили: противник готовится к новому штурму.

* * *

Тревожнее и тревожнее становилось с каждым днем на переднем крае.

Во второй половине мая состоялось делегатское собрание личного состава нашей дивизии и действовавших с нами прославленных моряков-артиллеристов из дивизиона майора В. А. Одынца. В президиуме рядом с боевыми командирами генерал-майором Коломийцем, полковым комиссаром Расниковым, начальником политотдела дивизии Финком сидели наши товарищи, герои переднего края.

Здесь, в небольшом прифронтовом лесочке, мы услышали, что советские войска оставили Керчь и что гитлеровцы усиленно перебрасывают к Севастополю живую силу и технику, сосредоточивая их в районе Мекензиевых гор, перед рубежами нашей, чапаевской дивизии. Заканчивая свое выступление, полковой комиссар Расников от имени Военного совета Приморской армии и командования нашей дивизии призвал бойцов [62] и командиров по-чапаевски отстаивать родной Севастополь.