Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

Когда притащили воду и раздали по банке тушенки, стало совсем хорошо. К тому же почти прекратился обстрел. Главный шум исходил теперь от горевшей в паре сотен метров немецкой самоходки – в ней рвался боезапас, что нас, понятно, совсем не печалило.

Мы снова отбили станцию – дымящиеся развалины с разбросанными среди них трупами, с поваленными столбами, со вздыбленными рельсами. Снова заняли оборону – уже не вспомнить, на каком по счету месте. Кончался четвертый день. Мы всё-таки были живы. Четвертый день или пятый. Я запутался окончательно.

Вечером немцы заняли станцию в третий раз. Куда-то отбросило наших, и я отходил с незнакомыми красноармейцами. Их было четверо или пятеро. Двоих у меня на глазах разорвало снарядом. Другие исчезли сами. Я утратил ориентиры. Казалось, фашисты повсюду. Урчали моторами танки, катили бронетранспортеры, брели в полный рост автоматчики, очищавшие пространство перед собой короткими и длинными очередями. Хорошо хоть, что быстро темнело. Я заполз в низкорослый дубняк и с нетерпением дожидался, когда перестанут сыпаться сбитые пулями ветки.

Я не сразу узнал ее голос, он здорово переменился. Но сразу же понял – Марина. Тут не было больше женщин, знавших меня по имени, а вопрос прозвучал такой: «Алешка, ты?» Я обернулся и увидел младшего сержанта Волошину. Удивился, что сразу ее не заметил. Вот ведь что делает страх. Впрочем, тут дело не в страхе. Мое внимание было приковано к автоматчикам.

– Привет, – прошептал я ей. Другого в голову не пришло. Маринка шмыгнула носом и уткнулась лицом мне в плечо. Я ее хорошо понимал. Я и сам был бы рад приткнуться.

Мы долго лежали в дубках. Я гладил рукой винтовку и от души жалел, что почти не осталось патронов. Немцы куда-то делись. То ли давно все прошли, то ли возвратились на станцию, не желая на ночь глядя рисковать. Если бы я знал здесь местность, то быстро бы вывел Маринку к своим. Но местности я не знал и никогда еще не был на фронте один. Куда идти – не имел понятия, компаса не было, луны не наблюдалось. Впрочем, луна бы мне ничем не помогла. В астрономии я не петрил.

Я попытался понять по звукам, однако стреляли повсюду. Не очень часто, больше для острастки. В одном из тихих промежутков я вдруг услышал стрекотание кузнечиков. Сначала удивился, а потом неожиданно вспомнил, как в самый разгар немецкой атаки над нами стали заливаться соловьи. Тогда я сразу же о них позабыл.

– Что будем делать? – подумал я вслух.

Марина не ответила, только вздохнула.

– Ты знаешь, где бухта? – тормошил я ее. – В какой стороне? Надо пробираться к нашим. Не век же тут куковать.

Марина задумалась. Тихо сказала:

– Мне кажется, там.

– Уверена?

– Не очень.

Я попытался вспомнить, откуда я бежал, но без особого успеха. Потом пытался определить, в какой стороне запускают ракеты. Немцы ведь не могут оставаться в темноте. Заметил первую, явно немецкую. Вторая появилась там же. Я решил, что во всём разобрался, и поглядел на Марину. Она кивнула. И в тот же момент такая же точно ракета вспыхнула в той стороне, куда я собрался идти.

Но оставаться на месте смысла не имело. Завтра появятся немцы и заберут нас в плен. Надо делать хоть что-то, иначе конец гарантирован, а так остается надежда. Марина со мной согласилась. Мы выбрались из дубков и медленно пошли, надеясь, что идем на юг. Уже на первой сотне метров Марина раз десять запнулась.

– Ты в порядке? – спросил я ее.

– Да. Просто устала очень. А ты?

– Я тоже.

– У меня сухари остались. Хочешь?

– Давай. Воды у тебя нет?

– Нет.

Мы битый час плутали между деревьев и кустарников. Возможно, просто кружились на месте. В конце концов набрели на какие-то строения. Вглядевшись во тьму, я сумел разобрать, что перед нами разрушенный дом – правда, не понял, жилой он или нет. Рядом стоял полуразваленный сарай – его я разглядел благодаря очередной взвившейся в небе ракете. Вокруг было безжизненно и тихо – дальний треск перестрелки не в счет. Я посмотрел на Марину, почти неразличимую во мраке. Она бессильно опустилась на землю.

– Алешка, может, нам лучше остаться тут? Утро вечера…

– Не факт, – ответил я ей. Но отчетливо осознал, что дальше идти не смогу. Существует предел всему. Пятые сутки… Или четвертые? Я поступил по военно-морскому принципу: лучше принять плохое решение, чем не принять никакого. Что-то такое я где-то читал.

– Ночуем здесь. Воды бы еще найти.

Удивительно, но рядом с домом отыскалась бочка, а рядом с ней – жестяная банка. Невероятно осторожно, чтобы не лязгнуть, я опустил банку вовнутрь и зачерпнул со дна. Попробовал воду с пальца, не тухлая ли она. «Кажется, можно пить».

Мы утолили, как могли, жажду (вода была довольно противной) и устроились в сарае, на деревянном полу, набросав на него собранное по углам прошлогоднее сено. Я твердо решил, что проснусь через два часа, и мы немедленно уйдем – пока нет немцев. Свой план я изложил Марине. «Лучше, конечно, отдыхать по очереди», – осторожно добавил я. Оба мы понимали – так у нас нипочем не получится.

– Два часа, и уйдем, – согласилась она.

Несмотря на полное изнеможение, уснули мы не сразу, успев переброситься парой слов. Марина спросила:

– Ты, Алеша, сам откуда?

Не вдаваясь в подробности, я назвал ей город и область.

– Надо же, как далеко. А меня в Севастополь привезли, когда мне десять было. Раньше мы с мамой в Ялте жили. Мой брат Федька, старший, там так и остался.

– А сейчас он где?

– Не знаю. В армии, наверно, если жив. У тебя родители кто?

Я ответил, опять без подробностей. Надо было скорей засыпать.

– А у меня отец на флоте. Командир подводной лодки. У нас квартира была на Корабельной. Знаешь, где это?

– Слышал.

– Рядом с Ушаковой балкой. Там красиво летом, парк. Помнишь адмирала Ушакова? Это он приказал разбить.

Мне захотелось сделать ей приятное, и я пообещал:

– Когда закончится, приеду к тебе в гости. Покажешь квартиру. И балку свою покажешь.

Марина всхлипнула.

– Разбомбили квартиру, Алеша, неделю тому назад. И маму убило. Нас эвакуировать хотели. Но я с декабря в госпитале работала, а она не ехала из-за меня, как же так, ребенка оставить. Корабельную немцы сначала почти не трогали. Еле маму уломали, через день должна была на транспорт сесть.

– Прости.

– Что же тут поделаешь.

Я постарался переменить тему.

– Ты в каком служила госпитале?

– Сначала в главном, потом в Инкерманском, в штольнях на винзаводе. В апреле всех молодых девчат приказали отправить в войска. Я и попала в санчасть. Сначала обрадовалась – знакомых много, у нас в Инкермане лежали. Мишка Шевченко, Некрасов. Ходила гордая, младший сержант. Пока спокойно было. А началось – стало страшно. Тебе бывает страшно, Алеша?