Марина Чечнева - Повесть о Жене Рудневой

— Не только помню, но и часто рассказываю о тебе моим архаровцам. Вот и звонок, не успеешь поговорить. Хочешь посидеть у меня на уроке? Поглядишь на «нынешних». Помнишь, как у Грибоедова: «Вы, нынешние, нут-ка!» Сравнишь.

— С удовольствием.

Когда они вошли, класс встал, знакомо гремя откидными досками парт, и было заметно душно — плохо проветрили; когда сама была школьница — этого не замечала. Мария Ивановна сразу из доброй Жениной знакомой превратилась в строгого педагога.

— Садитесь. У нас на уроке сегодня присутствует наша бывшая ученица, круглая отличница, а теперь студентка механико-математического факультета МГУ, будущий астроном Женя Руднева; я вам о ней рассказывала.

Ребята смотрели на Женю во все глаза, ждали, что она скажет. Какой-то нетерпеливый и хитрый мальчишка, по извечной ученической манере стремясь использовать любую возможность, чтобы оттянуть неприятный момент, когда тебя вызовут к доске, тотчас спросил:

— А в телескоп вы смотрите? На Марсе может быть жизнь?

— Э — нет! Все вопросы после урока, — пресекла диверсию Мария Ивановна. — Садись, Женя, где тебе удобно.

Женя улыбнулась — уж очень все это было знакомо, совсем ведь недавнее прошлое. Она села на самую заднюю парту и приготовилась слушать. Оказывается, очень солидно звучит: «студентка МГУ, будущий астроном Руднева». Сначала ребята на нее оглядывались, а потом забыли.

После урока на Женю обрушились десятки вопросов.

— Подождите, ребята, — сказала Мария Ивановна. — Вы лучше послушайте, какое впечатление вы производите на постороннего человека.

— Ну, что ж, класс, по-моему, неплохой, но отвечаете вы как-то скучно, видимо, все-таки недостаточно читаете. Человеку, который мало читал, будет трудно поступить в любой вуз. Это сразу станет заметно на экзаменах. Если плохо знаешь русский язык и литературу, очень трудно отвечать и по другим предметам, не сумеете двух слов связать. И все же шумно.

Когда они с Марией Ивановной вышли в коридор, учительница одобрительно заметила:

— А ведь у тебя педагогическое чутье — из тебя бы хороший преподаватель вышел. Знаешь, как они свои «неуды» оправдывают? «Мне литература не нужна, русский не нужен — я в технический пойду, буду инженером». Я их, что называется, разоблачаю, но чувствую, мне не верят, «она, мол, пристрастна, свой предмет защищает». А вот когда кто-нибудь другой скажет, да еще студентка, — это для них авторитет. Может, еще передумаешь, после университета в школу пойдешь? А?

— Нет, Мария Ивановна, буду астрономом, теперь решено. Звезды — это так здорово, вы не представляете!

— Ну что ж, станешь хорошим ученым, будем тобою гордиться, портрет, может быть, в коридоре повесим. Ой, Женюра, ты уже студентка второго курса, только подумать!

— А мне иной раз кажется, что я еще маленькая. Люди совершают такие дела, а я и сотой доли того не смогла бы совершить…

— Ну полно, ты сможешь, ты обязательно сможешь и не только сотую долю, а все сто тысяч. Ну, а потом, если уж так говорить, твое детство только-только кончилось, ты в самом деле еще не очень большая. Тебе рано сетовать, но начинать делать серьезные дела надо стараться как можно раньше, в этом ты права. Если же откладывать, успокаивать себя: я еще молода, еще успею, лучше схожу в кино, то потом оглянешься и ужаснешься — годы проскочили без следа, у глаз морщинки, седые волоски, и уже никто не говорит о тебе как о перспективном специалисте. Это трагедия, и автор ее ты сама. Вот так, Женечка.

Новый, 1940 год Женя осталась встречать дома. Поджарила утку, сделала салат и, усевшись с книгой в угол дивана, стала поджидать родителей.

Накануне ее пригласили отпраздновать Новый год в студенческой компании, она отказалась. Очень хотелось побыть среди своих, но Женя знала, что никакой радости не получится. Потому что в той же самой компании будет присутствовать Витя. Однокурсник Витя, на которого она тайком поглядывала на лекциях, кому мысленно всегда желала победы в футбольных баталиях, при встрече с которым у нее тревожно-счастливо становилось на душе. Дело в том, что этот Витя стал ухаживать за высокой надменной девушкой с их курса, сидел теперь только с нею рядом, и это всеми было замечено. Конечно, и на новогодний вечер они придут вместе. Так что уж лучше сидеть дома, чем с неприятным чувством наблюдать за Витей и его новой приятельницей, видеть, как он заинтересованно наклоняется к ней, с какой готовностью идет с нею танцевать снова и снова, как мало замечает других, как равнодушно будет смотреть на нее, на Женю, как рассеянно и односложно будет ей отвечать.

Нет уж, лучше пусть уютно тикают старые ходики, за окном в слабых лучах уличного фонаря косо летит снег, под ладонью ощущается теплая пушистая шерсть лежащей рядом Яринки.

И все же очень тоскливо на сердце. Там девочки хлопочут сейчас на кухне, им весело, не смолкает смех… А она здесь одна горюет. А что, собственно, горевать? Одеться, пока не поздно, оставить маме и отцу записку, побежать на станцию и уехать в Москву!..

Женя спустила ноги на пол и уже собралась было подняться с дивана, но одернула себя. «Решила, — так зачем менять… А туда же — занималась укреплением воли… Уж признайся, что себя потерзать хочется, да пококетничать с ним… Но это же противно, унизительно, недостойно настоящего человека… Нет, нет и нет, никуда я не поеду».

Она решительно подобрала под себя ноги и взяла книгу. Прочитала абзац, но ничего не поняла — все-таки было жалко себя. Иронически хмыкнула: «Несчастная, покинутая… И это — будущий астроном…»

Встала, пошла на кухню, взяла тряпку и стала протирать пол. К тому времени, когда пришли отец с матерью, совсем успокоилась и встретила их веселым приветствием:

— Уважаемые родители, желаю вам счастливого Нового года, к встрече которого квартира Рудневых готова полностью!

К 21 июня 1941 года у третьекурсников мехмата были сданы почти все экзамены, оставался только один зачет — по немецкому языку. Воскресное утро 22-го выдалось тихим, безветренным и не очень жарким. Облака порой закрывали солнце, но на небе оставались обширные голубые поля и дождя ждать не приходилось. Женя проснулась как обычно в шесть, но не встала — захотелось понежиться в постели. Занавески на окне ярко светились, пронизанные утренними лучами. Мысли были легкие, спокойные: сессия фактически сдана, и притом на «отлично». Остается сегодня посидеть над немецким и завтра сдать его. И все, и каникулы… С папой и с мамой уже договорилась: все вместе, как и в прошлом году — в Бердянск, на родину, на море. Будет сверкающая, теплая вода, горячий песок, черные ночи, полные звезд, которые можно разглядывать часами, не отрывая глаз. Теперь она поедет из Москвы с легким сердцем: ей не о ком больше думать и мечтать, она вольный человек. Никакого Вити больше не существует. Это стало для нее ясно еще в феврале, после зимних каникул. Она пришла на лекцию, на улице еще было темно и сонно, в аудитории горели лампы на длинных шнурах. Заняла свое обычное место в третьем ряду и стала ждать звонка. Студенты входили, рассаживались. И вдруг поймала себя на мысли, что ей не хочется посмотреть, где и с кем рядом сел Витя, что ей это безразлично. Она даже удивилась сначала, но потом как будто обрадовалась. Впрочем, было ли это чувство в самом деле радостью? Было или не было, но все в прошлом, легко и чуточку грустно — «любовь прошла»! Впрочем, это лишь тень любви! Очень, очень хочется взаимной, чудесной любви, именно такой, когда не унять ликующего чувства при мысли, что тебя любят. Как замечательно, наверное, быть любимой! «Женечка, милая, любимая!» Пусть же, наконец, кто-нибудь скажет эти слова!