Марина Чечнева - Повесть о Жене Рудневой

Когда налет кончался, студентки, возбужденные, разрумянившиеся, спускались вниз в штаб ПВО, перебивая друг друга, отчитывались перед начштаба и, счастливые тем, что их дежурство было успешным, выходили в университетский сад. Светало. Над Кремлем и вокруг него в небе висели колбасоподобные серые аэростаты воздушного заграждения. Девушки садились на скамейки — расходиться не хотелось — и смотрели на свой университет, ставший теперь, когда они уберегли его от пожара, особенно родным.

В конце сентября, испытывая нехватку в танках, самолетах, артиллерии, стрелковом оружии и боеприпасах, Красная Армия несла тяжелые потери и вынуждена была отступать. Все чаще на улицах появлялись измученные военные, не спавшие сутками, и было видно, что люди вышли из долгих, изнурительных боев.

Войска противника пытались обойти столицу с юга. Над Москвой нависла серьезная угроза, город становился фронтовым — линии укрепления строились по Садовому и Бульварному кольцу.

О чрезвычайной опасности, грозившей Москве и всей стране, писала в те дни газета «Правда». Она призывала покончить с настроением благодушия и беспечности, настойчиво объясняла, что только от мобилизации сил всех и каждого зависит существование Советского государства.

Женя это отлично понимала.

— Ты знаешь, мама, — сказала она, вернувшись как-то из университета. — Так дальше продолжаться не может. Ну подумай… Фашисты уже совсем рядом, как нахальные крысы, лезут в город, а мы сидим и, как ни в чем не бывало, слушаем наших профессоров, которые рассказывают о звездах. Представляешь? Это же нелепо. Что будет с нами и с нашими астрономическими познаниями, если Гитлер возьмет Москву и пойдет дальше? А нам говорят: «Учитесь, учитесь». Ну, допустим, училась бы я в каком-нибудь вузе, где готовят военных специалистов, тогда можно было бы понять, — они сейчас очень нужны. А так…

— Но ведь ты, Женечка, девушка. Тебе вовсе не обязательно идти на войну.

— Я здоровая и молодая, умею стрелять из пулемета и сижу дома. Безобразие!

Для Анны Михайловны такие разговоры — она их слышала не впервые — представлялись свершившимся несчастьем: она уже потеряла дочь. У нее слабели руки и ноги, она садилась и минут пять не могла подняться. Смотрела на порозовевшее лицо дочери, на ее узкие плечи, на всю ее небольшую, очень девичью фигурку и с ужасом думала, что Женя не вынесет даже двух недель окопной жизни — просто заболеет и погибнет.

— Женечка, но ведь ты дежуришь на крыше, тушишь зажигалки…

— Мало, мама, этого мало.

Женя возбужденно походила по комнате, потом легла на диванчик и отвернулась к стенке. Она увидела себя за пулеметом в окопчике, увидела идущий на нее танк, поле, по которому он шел, было все в кочках, и танк то нырял вниз, та задирал пушку вверх. Из пушки вырывался быстрый короткий огонь — башенный стрелок пытался уничтожить ее и ее пулемет. Бить по броне из пулемета нет смысла, остановить танк можно, если только попасть в смотровую щель водителя. Очередь, еще одна и… чудо: ее пуля попадает в узкую щель, танк остановлен. А теперь зажигательными по бакам…

«Сводка сегодня снова плохая», — вспомнила Женя.

Пали Вязьма, Гжатск, Малоярославец. Многие москвичи, в первую очередь дети, были эвакуированы на восток. На Урал и в Сибирь вывезли демонтированные заводы, вместе с заводским оборудованием уехали самые необходимые специалисты, остальные рабочие и инженеры ушли в ополчение, в истребительные батальоны. Закрылись многие учреждения и магазины, витрины заложили мешками с песком. Трамваи и троллейбусы ходили редко, да и число пассажиров уменьшилось. Люди стали сдержанными, немногословными. По строгим лицам, по одежде, далеко не лучшей, по противогазным сумкам через плечо было видно что москвичи приготовились к суровому испытанию.

8 октября Центральный комитет ВЛКСМ объявил добровольный набор комсомолок в армию. Призыв был передан во все райкомы комсомола Москвы, а уж оттуда по телефону о нем сообщили на предприятия, в учреждения, техникумы и институты. Начался отбор желающих идти на фронт. Отбор был строгим. Брали только тех девушек, кто хорошо работал или учился и регулярно занимался спортом. Уже на следующий день призыв ЦК ВЛКСМ обсуждался бюро комсомола университета. День выдался пасмурный, в комнате света не хватало. Комсорги курсов и групп сгрудились, тесно сдвинув стулья, вокруг большого стола, вслушивались в слова секретаря бюро, говорившего непривычно тихо, без пафоса. Чувствовалось: для него предельно ясна ответственность момента. Его деловая сдержанность передалась слушателям.

В душе Женя приготовилась: сейчас секретарь кончит говорить, и она подойдет к столу, попросит записать ее в список уходящих на фронт. Вот только требование быть хорошей спортсменкой ее смущало — сказать про себя, что преуспела в спорте, она никак не могла. Поэтому, когда многие девушки-комсорги обступили секретаря бюро, Женя осталась сидеть — обманывать кого бы то ни было она не могла. Пока девушки наперебой расспрашивали секретаря, на какой фронт и в какие войска могут послать добровольцев, Женя вышла в коридор и остановилась у окна.

«Следует признать, что ты, моя дорогая, спорт не уважала, — подумала Женя. — Сколько километров я пройду? Пять-семь, от силы десять. А с винтовкой и со скаткой? Не знаю. Далеко не уйду. И плавать практически не умею». Женя украдкой пощупала свои бицепсы и огорченно вздохнула.

В этот момент кто-то обнял ее за талию и засмеялся у самого уха. Женя обернулась и увидела свою сокурсницу Катю Рябову, с которой они близко познакомились в совхозе на уборке сена.

— Все, Женечка, решено: завтра идем в ЦК — и на фронт!

Серо-карие глаза сияли счастьем. Женя посмотрела на подругу и почувствовала зависть. Раньше она почти никогда никому не завидовала. Невысокая ростом, но крепко сбитая, Катя имела все основания пройти отборочную комиссию — училась она отлично, хорошо ходила на лыжах, к тому же еще до войны закончила пулеметную школу Осоавиахима.

— А меня, как думаешь, возьмут? — неуверенно спросила Женя.

Катя посмотрела на нее озадаченно. Ей как-то и в голову не приходило, что нежная, милая Женечка Руднева тоже захочет и сможет идти на фронт.

— Не знаю, должны бы взять, — сказала Катя не особенно уверенно.

И Женя решила: она идет в ЦК ВЛКСМ, а там будь что будет.

Приемная ЦК комсомола заполнена до предела. Много девушек стояло на улице.

— Вот это сюрприз, — изумленно сказала Женя.

— А ты думала, мы будем первыми? — усмехнулась Дуся Пасько, сокурсница, с которой они вместе решили попытать счастья.

В приемной установилась очередь за пропусками в отдел кадров ЦК. Через несколько минут подругам стало известно, о чем и как спрашивают девушек-добровольцев. Сведения были неутешительные: комсомолок подробно расспрашивали о составе семьи, о состоянии здоровья, предпочтение отдавали имеющим военную специальность. Девушки в очереди волновались — у многих никакой военной специальности не было, и они боялись, что их отправят домой. Женя и Дуся тоже поволновались, но все же успокоились, — они умеют стрелять из пулемета, и это можно все-таки считать военной специальностью.