Борис Орлов - Судьба — солдатская

Штурмбанфюрер вновь наливал в рюмки коньяк, когда позвонили из гестапо. Взяв трубку, слушал. Корчил лицо, обиженно поглядывал на Фасбиндера. Положив трубку, сказал больше для себя, чем для Фасбиндера:

— Улизнула… Упустили птицу, которая и нам могла бы кое в чем помочь.

Он походил по комнате. Потом сел за стол, уставив на дверь глаза.

Фасбиндер смотрел на бутылку. Рассуждал, куда могла деться Морозова. Подошел к столу, сел на стул возле него и заговорил:

— Поскольку я ее упустил, то мне, очевидно, и надо за нее браться. У меня есть план. Будто ничего не зная, я возьму вина и закуски и поеду к ней домой. Ее там не окажется. Тогда я направлюсь к этому Зоммеру. Объясню, что… одному скучно… Может, что-нибудь выпытаю…

— Можно, конечно, начинать и с этого, — не дослушав, заговорил штурмбанфюрер. — Только не теряй головы. Помни, где мы находимся и для чего находимся… — И усмехнувшись: — Хоть ты, мой милый, у них и свой человек.

Они расстались.

Лакей Фасбиндера положил в машину сверток с покупками. Фасбиндер с шофером покатил к дому Морозовых. Дом оказался закрыт. Тогда он поехал в Запсковье к Зоммеру.

Оставив шофера в машине, обер-штурмфюрер пощупал в кармане вальтер и с покупками важно появился перед Соней, выскочившей на крыльцо. Следом за ней неторопливо выходил Зоммер. Сонина мать выглянула в дверь из кухни и скрылась.

— Хайль Гитлер! — четко выбросив руку, поприветствовал Фасбиндер Зоммера и, не дождавшись от того ответа, проговорил по-русски: — Добрый день, фрау. Прошу прощения, что пожаловал без разрешения.

— Что вы, что вы, господин офицер, — улыбаясь, проговорила Соня. — Мы так рады! Проходите.

Стол в комнате накрыли скатертью. Фасбиндер, вручив сверток Соне, сел с Зоммером на кушетку. По-немецки внушал ему, как должен приветствовать немец немца. После этого стал объяснять, тоже по-немецки, что, собственно, привело его сюда: хотел встретить вчерашнюю знакомую, Валю, но ее не оказалось дома, и вот… приехал к своим новым друзьям. Зоммер удивился, что Морозовой не оказалось дома. Предположил вслух, что она просто могла быть где-нибудь на берегу речки. Там она бывает часто. Фасбиндер засмеялся. Сказал, что к речке он не пошел, да и видно было весь берег. Дальше Фасбиндер вести разговор о Вале почему-то не стал. Он заговорил о делах на фронте. Бахвалился успехами немецких войск в России. Пожаловался, что дороги здесь оказались хуже тех, которые предполагали встретить. Поэтому война с Советской Россией вопреки планам затянется, пожалуй, на месяц с лишним. Зоммер делал вид, что это его не интересует: важно, мол, что победа будет за Германией. Сам же мучительно думал, что ему делать, чтобы помочь своим.

Соня пригласила всех к столу. Мать осталась на кухне. Фасбиндер удивленно развел руками. Попросил, чтобы в знак соблюдения хорошей немецкой традиции пригласили и ее, поручив ей быть хозяйкой стола. Сделал он это неспроста — думал, что неграмотная женщина болтливей и за безобидным разговором, да еще выпив рюмку вина, может сказать больше, чем Соня и Зоммер, которым в душе он продолжал не доверять, хотя исчезновение Вали и показало, что эти люди к немцам относятся если не с симпатией, то хотя бы лояльно.

Мать Сони долго отказывалась. Тогда Фасбиндер поднялся из-за стола и сам направился в кухню. Старушка в ответ на его слова засмущалась. Острые, такие же, как у дочери, глаза ее остановились на эсэсовце.

— Какая я вам буду хозяйка, — выговорила она, вытирая о тряпку руки. — Я и обычаи-то ваши не знаю. Только насмешу. Что из меня посмешище-то делать, — но в комнату пошла.

Присев на краешек стула возле стола, она молча уставилась в холеное лицо Фасбиндера. Соня разлила вино по лафитничкам — мать так и отказалась ухаживать. Выпили не чокаясь. Фасбиндер сказал Сониной матери:

— Что вы так смотрите на меня?

— А как я еще должна смотреть? — в тон ему ответила та.

— Она у нас всегда такая… не любит гостей, — сказала, улыбаясь, Соня. — При Советской власти все работала. Изморилась. У нас ведь, не как у вас, всех заставляли работать.

— Ври, ври, — обидевшись, вытаращила глаза мать. — Что я, подневольная кому была? Хотела — работала. — И указав на Фасбиндера: — Он вам гость, а мне какой он гость?.. Да если их солдаты так со мной обошлись, так как же я-то должна… Моя жизнь прошла, — и встала, пошла на кухню.

Фасбиндер, насупив брови, наблюдал. Старался уловить, как же в действительности в этом доме относятся к немцам. Старался и не мог, потому что Зоммер осуждающе поглядывал на Соню, а Соня, в свою очередь покраснев, смущенно смотрела в дверь, куда скрылась мать.

— Ваша мать, — сказал наконец Фасбиндер, — женщина своеобразная.

— Обидели ее, — нашлась Соня и извинительно улыбнулась гитлеровцу. — Понимаете, в первые дни, когда вы пришли в город, у нас остановились ваши солдаты… — и стала рассказывать, что они сделали с сундуком матери, с фикусом, с кушеткой.

Фасбиндер, слушая Соню, от души смеялся. Рука его потянулась к бутылке. Налив всем, он предложил тост за находчивость немецкого солдата.

— Когда идет война, неизбежны потери… — сказал барон. — При взятии вражеского города бывает разное.

Соня, поднеся к губам лафитничек, глядела, как Фасбиндер, опрокидывает в раскрытый рот рюмку. Взгляд ее, острый как бритва, замер на двигающемся кадыке эсэсовца. Зоммер, поставив лафитничек на стол, поднялся и взял гитару. Соня тоже не стала пить. Фасбиндеру не понравилось, что его не поддержали. Он хотел уже выговорить, но севший снова за стол Зоммер взял стаканчик, чокнулся с Соней и, подмигнув эсэсовцу, выпил.

— Мы сейчас споем, — сказал он ему. — Что вы любите?

Тот назвал немецкую песенку. Зоммер скривил губы. Изображая горесть, соврал, что в Советском Союзе немцев отучали якобы петь родные песни. Ударив по струнам, он запел старинную русскую. Аккорды лились мягкие, неторопливые. Фасбиндер, отвалившись на спинку стула, с упоением слушал. Потом, когда Зоммер смолк, попросил спеть еще.

— Я все люблю, что красиво звучит, — сказал Зоммер, и запел, тонко ударив по струнам:

Соня подхватила. Ее грубоватый голос как-то необычно просто и естественно вплелся в глуховатый баритон Зоммера. Аккорды потонули в голосах. Потекла ровная, грустная песня. И захмелевшему Фасбиндеру казалось, что поют не люди. Поют инструменты, сделанные золотыми руками необыкновенного мастера. А Соня и Зоммер, закончив петь, налили в стаканчики, втроем выпили, и снова запели — «Дивлюсь я на небо…». После нее они перешли к цыганским романсам. Безудержное веселье, которое Соня и Федор напустили на себя, задушевность, с которой они пели, — все это покорило Фасбиндера. «Надо взять к себе этого немца, — думал он, еще больше хмелея от вина и пения, — развлекать будет». Когда Зоммер отложил гитару в сторону, Фасбиндер поднялся со стула, похлопал его по крепкому плечу и проговорил: