Курт Циммерман - Таинственная незнакомка

— Сведении из Будапешта.

— В средние века женщин, подобных вам, сжигали на кострах как колдуний или причисляли к святым. — Господину фон Левитцову нужно несколько минут, чтобы восстановить внутреннее равновесие.

Хильда одаривает его очаровательной улыбкой. Она раскрывает свой саквояж, достает бутылку вина:

— Садитесь, Удо, давайте выпьем по глотку!

— Чтобы отбить у меня аппетит к тушеной капусте или священному фимиаму?

— Это настоящий токай!

— Токай из стаканчиков для чистки зубов. Это экстравагантно, но мне нравится. — Он поднимает свой стакан и словно преображается от выпитого вина: — О’кей, Хильда, вы победили. Токай превосходный. Давайте пока вернемся к Венгрии.

— Какие изменения в группе армий «Юг»?

— В самом начале похода на Россию на южном фланге выступили шестая, одиннадцатая и семнадцатая немецкие армии, третья и четвертая румынские армии, первая танковая группа и только один венгерский корпус. Но, правда, теперь адмирал Хорти под давлением ставки фюрера согласился на приведение в боевую готовность еще и других венгерских дивизий.

— Нам нужны точные данные о численности танковых и моторизованных частей. Предоставят ли балканские союзники авиацию для поддержки? Какую? Сколько? Как осуществляется переход на выпуск военной продукции на румынских предприятиях? Начальник венгерского генерального штаба генерал Верт вел переговоры с немецким генеральным штабом. О чем?

— Но переговоры велись с соблюдением строжайшей секретности. Хильда, как вы о них узнали?

— Частично в переговорах принимал участие представитель Риббентропа. Но это я знаю неточно.

— Мне удалось заглянуть в протокол.

— Отлично, Удо. Я слушаю.

— Не знаю, иногда у меня такое чувство, что вы прекрасно обошлись бы и без моих сведений!

— Вы требуете для себя исключительного права? Но вы же не новичок. Только многочисленная информация из многих источников позволяет составить полную картину. Это вы знаете не хуже меня.

— Да-да. Вы умная женщина, Хильда, н не только умная.

— Осторожно! Вспомните средние века!

— Я неоднократно задавал себе вопрос, почему вы одиноки.

— Вы так думаете? Я что, похожа на существо среднего рода? Или на человека из реторты, на гомункулуса?

— Так, значит, мужчина все-таки был?

— Почему же «был»? А если он и сейчас есть?

Левитцов берет бутылку токая, наливает, протягивает один стакан Хильде:

— Я пью за женщину, которая остается для меня загадкой. Мы знакомы почти десять лет, а меня не покидает чувство, что настоящей Хильды Гёбель я так и не знаю.

— Вы рассчитываете на открытия за этот уик-энд?

— Я надеюсь на приятные неожиданности.

— Не буду лишать вас надежды, но я бы хотела наконец послушать содержание протокола совещания.

— Вы неисправимы!

— Кто знает, была бы я лучше, если бы была иной?

На лестнице слышатся тяжелые шаги.

— Мы что, не единственные гости?

Шаги приближаются к комнате и стихают. Раздается стук в дверь.

— Это не хозяйка!

Стук становится сильнее, грубый голос за дверью кричит:

— Откройте! Полиция!

Хильда не теряет присутствия духа. Она готова к любым неожиданностям. Едва слышным шепотом она спрашивает:

— У вас есть с собой документы, записи?

— Кое-какие заметки.

— Давайте! — Она проворно прячет все в вырез платья и успокаивающе шепчет: —Это обычная проверка. — Затем спокойно открывает дверь: — В чем дело?

В дверном проеме стоят двое полицейских.

— Хайль Гитлер! — Они входят в комнату. Один встает к двери, закрыв ее спиной, другой по-военному строго, но все же не очень — ведь никогда не знаешь заранее, с кем имеешь дело, с преступником или с высоким начальством, — требует показать документы.

Дипломатический паспорт фон Левитцова производит впечатление. Документы Хильды рассматриваются с пристрастием. Потом полицейский возвращает паспорта:

— Вы должны понять нас, господин советник. Мы выполняем свой долг. Служба!

Полицейский, стоящий у двери, не видит дипломатического паспорта и потому спрашивает довольно нелюбезно:

— Какие причины побудили вас приехать в Гревенитц?

Тут Левитцов не упускает случая сыграть роль, которую с удовольствием играют многие мужчины: роль сдержанного, неболтливого джентльмена-любовника. С доверительной улыбкой он задает встречный вопрос:

— Разве можно найти более приятный повод для воскресной поездки?

Но полицейский у двери не теряет служебного рвения:

— У вас есть с собой багаж?

Хильда показывает на сумку и чемодан:

— Только самое необходимое.

— Вы записались в книге приезжающих?

— Разумеется. — Левитцов вытаскивает портсигар и протягивает полицейским — Угощайтесь, господа. Кто знает, сколько вам еще сегодня придется нести службу.

Полицейские перестают изображать строгих блюстителей порядка и, не скрывая удовольствия, берут прекрасные сигары.

— Чем мы можем быть вам полезны?

Вопрос Хильды звучит как обычное выражение вежливости и лишь отчасти как проявление женского любопытства. Полицейский, проверявший документы, снова проникается чувством долга:

— Вы должны быть нам полезны, юная фрау. Вы обязаны быть полезны. Это ваш долг. Кто не отметился в книге для приезжающих, тот подвергается штрафу. Если заметите что-нибудь подозрительное, немедленно сообщите!

Удо фон Левитцов, сознающий свой долг гражданина, согласно кивает:

— Ну разумеется. Но, к сожалению, мы не знаем, что или кто тут может быть подозрительным?

— Ладно, вам мы можем сказать. Здесь в округе шатается дезертир. Предполагают, что это радист люфтваффе, у которого где-то здесь живет подружка. Так что будьте начеку!

— Договорились, господа полицейские! — восклицает Левитцов и опять протягивает им свой портсигар. — Желаем вам успеха!

— А вам желаем приятно провести время! Хайль Гитлер! — бодро отзываются полицейские.

Хильда смотрит им вслед. Когда шаги на лестнице стихают, она негромко спрашивает;

— Вы желаете успеха этим охотникам за людьми, Удо?

— Вам было бы приятней, если бы они охотились за нами?

— Если человеку до чертиков опротивела война и он не хочет больше участвовать в ней, то его начинают травить, как дикого зверя.

— Полицейские не рассуждают так, Хильда, Они действуют по приказу. Они вообще не рассуждают. Им внушили, что думать надо предоставить лошадям — у них головы больше.

Хильда выглядывает в окно, видит удаляющихся полицейских и представляет себе их с лошадиной, нет, с волчьей головой и хищно раскрытой пастью, представляет их и без головы. Зачем им головы, если они не хотят думать? Ее взгляд переносится на церковную башню Гревенитца, на деревенскую площадь, на знакомые дома и дворы, и она наконец вспоминает.