Алим Кешоков - Долина белых ягнят

— Правда, Чарочка-Апчарочка. И к твоей матери поедем. Обязательно поедем. Как Альбиян, пишет?

— Пишет, слава богу. Пишет. Каждое его письмо прибавляет Бибе год жизни. Когда от брата долго нет писем, она света божьего не видит, мечется, места себе не находит. Уйдет в глубь сада, сядет на берегу арыка, плачет под его журчанье. Вечерами зажигает в комнате Альбияна свет, глядит на него из глубины сада и старается уверить себя, что это Альбиян приехал…

В классной комнате когда-то было три окна. Одно сейчас заложено кирпичом, в два других вставлены куски фанеры. Рядами — разномастные стулья, кресла, табуретки. К двухтумбовому письменному столу приставлены два обеденные. На полу — истертая, сшитая из лоскутков ковровая дорожка. На стенах — портреты членов Политбюро и большой портрет Ленина. Кабинет никогда не отапливался, поэтому в нем никто не раздевался, даже не снимали панах. Чоров считал, что слишком мало бывает в кабинете, чтобы тратить на него дрова. От сидящих в помещении валил пар, будто от кипящих самоваров.

Чоров хотел усадить уполномоченного в свое кресло, оказать ему тем самым уважение. Доти Матович, не ожидая приглашения, вместе с Апчарой сел за обеденный стол, приставил к нему и свою увесистую палку. Остальные расселись по скрипучим стульям, табуреткам. У кого дела шли получше, те заняли места поближе к «райначу», опасавшиеся критики сели подальше, чтобы «не высовываться». Чоров приготовился обстоятельно рассказать о положении дел в районе, где, кстати, главной зерновой культурой была кукуруза.

— Начнем, товарищ комиссар?

— Начинайте. Только давайте договоримся: я вам не комиссар, вы мне не политруки. Я уполномоченный обкома партии, выполняю партийное поручение. Зовите меня Доти Матович… Фамилия моя…

— Знаем: Кошроков. — Чоров не дал ему договорить. — Хорошо. Клянусь честью, так нам даже легче.

Чоров постепенно овладел собой, только руки слегка дрожали. Пришлось положить листы бумаги на стол, чтобы они не выдавали его волнения. Иногда он сбивался, путал нужные цифры, но в целом знал дело, докладывал бойко, наседал на присутствующих, «давал понюхать стручкового перца» тем, кто этого заслуживал. Главным виновником плохого урожая, конечно, были «климатические условия» — отсутствие влаги.

— Кукуруза — влаголюбивая культура. Посеял, влаги нет — не взойдет. Прополол, влаги не дал — в рост не пойдет. Цвет выбросит, но если влаги не нашла, — початки будут, да без зерен…

— Совсем не было дождей?

— Были. Но кукурузе пришлось делиться влагой с сорной травой. Сеяли большей частью по стерне, без вспашки. Лопатами вскопали только то, что отводили раньше под огородные культуры. Тракторов-то — раз-два, и обчелся. МТС еще на ноги не встала. Все население было мобилизовано, все вскапывали землю, но не управились. Немцы угнали лошадей, волов забили на мясо, пришлось запрягать коров, не разбираясь — где яловая, где стельная.

— И лишились приплода! — не могла не сказать о своей боли какая-то женщина. Ее поддержал и мужской голос:

— Подрубили сук…

Чоров посмотрел туда, откуда донеслись последние слова, чтобы пресечь, как он говорил в таких случаях, «партизанские выкрики». Он угадал, кто «партизанит». То был Касбот Далов, председатель колхоза, бывший фронтовик. «Кинжал в ножнах»: молчит, молчит, но если распалить его — не остановишь. Лучше с ним не связываться. Он и так ходит в полном отчаянии — не знает, что делать с кукурузой, которая все зеленеет и зеленеет вместо того, чтобы желтеть, созревать.

— Да и коров в общественных хозяйствах было мало, а распахать предстояло десятки тысяч гектаров. Теперь пожинаем плоды. Транспорта не хватает. Вот и бьемся, как рыба об лед. А толку? Плана дать не можем…

Доти слушал внимательно, делая пометки в блокноте. Он сразу обратил внимание на газету, лежавшую на столе. На первой странице была опубликована статья с оптимистическим заголовком: «Чопракцам план под силу». Кошроков прочитал статью, выписал из нее кое-какие факты, цифры, обвел кружочком фамилию автора.

Точка зрения Чорова на события была прямо противоположна той, какую отстаивал автор газетной статьи. Кто же из них прав?

Но Чоров докладывал с явным знанием дела. Зулькарней Кулов, рассказывая о районе, куда предстояло отправиться комиссару, говорил о Чорове, как об инициативном человеке, человеке с выдумкой. Правда, он не вдавался в детали, не уточнял, что это за выдумки. Кошрокову люди с головой нравились всегда, теперь, внимательно слушая Чорова, он искал подтверждения словам Кулова.

Чоров перешел к уборке, ответственному моменту в жизни земледельца, подводящему итог всей проделанной работе. Он увлеченно говорил:

— Когда началась уборка колосовых, за комбайнами, жатками шли ватаги ребят, подбирая колоски. На токах расстелили циновки, кошмы, чтобы ни одно зернышко не пропало, на ссыпной пункт пшеницу везли в мешках; на каждом сделали надпись — сколько тут зерна. На бюро происходили баталии: председатель колхоза докладывал, что на тонну соломы дополнительно намолотили восемнадцать килограммов зерна, представитель «Заготзерна» не соглашался: шестнадцать! Разберешься — обе стороны правы: один имел в виду физический вес, другой — зачетный. И все же царица наших полей — кукуруза. Она пока нас не очень радует. Боюсь, может и подвести. Но что делать? С колосовыми все ясно. И вся надежда на кукурузу.

«Врет газетчик» — твердо решил уполномоченный. Вопросов никто не задавал. Доти повернулся к сидящим: может, кто-нибудь заинтересуется, почему газетная статья дышит оптимизмом, а доклад председателя райисполкома — не слишком. Все молчали. Тогда у Кошрокова мелькнула идея, показавшаяся ему простой и ясной.

— Можно мне?

— Пожалуйста. — Чоров услужливо постучал карандашом по стакану. — Слово имеет товарищ Кошроков, уполномоченный по нашему району.

— Я речь держать не намерен. Если не ошибаюсь, смысл этого совещания — решить вопрос о выполнении плана. — Кошроков вопросительно посмотрел на Чорова.

— Совершенно правильно. Каждый из нас должен ответить на вопрос: даст он план или распишется в своем бессилии. Когда опаливают усы — шутки прочь; говорят, теперь это касается не только мужчин. — Чоров бросил взгляд на Апчару, на присутствующую здесь без приглашения Кантасу. — У меня такое предложение: провести совещание коротко, по-военному.

Кошроков взял со стола свою серую полковничью папаху, оглядел присутствующих, как сделал бы на фронте с солдатами, с которыми ему предстояло провести задушевную беседу перед боем.

— Не надо клятв, заверении, обязательств, тем более не надо длинных речей. Пусть каждый из нас возьмет бумажку, напишет одни цифры. Голые цифры: сколько центнеров кукурузы, по его мнению, можно собрать по району, потом свернет бумажку и бросит на дно моей папахи. Посмотрим, сколько тут у нас оптимистов, сколько пессимистов. Если есть паникеры, это тоже выяснится. С места не вставайте. К вам с папахой подойдет Апчара. Согласна, Чарочка-Апчарочка?