Алим Кешоков - Долина белых ягнят

— Согласна. Готова поклониться каждому.

— Ну, и отлично!

Предложение вызвало веселое оживление.

Кошроков развернул районную многотиражку:

— Автор статьи в вашей газете, Зураб Куантов, утверждает, что чопракцам по плечу выполнение плана. Вот его слова: «У чопракцев достаточно кукурузы». Хорошие слова, обнадеживающие. Но вас послушаешь — голод седлает коней, бескормица пробирается на колхозные фермы. Если с урожаем действительно плохо, то надо об этом сказать со всей откровенностью. И надо мобилизовать людей на сбор кукурузы — до последнего початка, до последнего зерна… Вот я и хочу разобраться с положением дела. Для этого Апчара раздаст вам по листку бумаги. Еще раз прошу каждого присутствующего: напишите, сколько центнеров кукурузы можно собрать с полей. — Уполномоченный вырвал несколько десятков листков из блокнота, отдал Апчаре, один листок протянул Чорову, сидевшему поблизости.

Чоров, не задумываясь, проставил цифру, свернул бумажку трубочкой, бросил в полковничью папаху, — мол, лучше всех вас знаю, сколько центнеров дадут неубранные участки.

Он вообще считал, что все знает лучше всех — в любых вопросах, серьезных и незначительных. «Райнач» держал подчиненных в состоянии вечного напряжения, или, как он говорил, в «предстартовом» состоянии. Когда позовет Чоров, никто не знал. Бывало, вдруг он назначает заседание исполкома в четыре часа утра, и не в кабинете, а на колхозном поле. Сам является туда первым и посылает шофера, к примеру, за директором школы, которому не удается освоить средства, отпущенные на восстановление семилетки. Директор полагает, что случилось непоправимое — растащили стройматериалы или дети подорвались на мине. Он едет в чоровской машине, замирая от ужаса, с отчаянием думая, что с ним теперь станет. Смотрит — на холме расположились знакомые лица — словно военачальники перед битвой в стародавние времена. Это члены райисполкома; заседание ведет Чоров, сидящий на разостланной бурке. Увидев директора еще не восстановленной школы, Чоров говорит:

— Извини, дорогой, прервали твой сон. Жена тебе простит. Но учти, при одном условии: если ты на этом месте поставишь телятник. — И втыкает указующий перст в землю рядом с собой. — Понял? Коровник построит директор кирпичного завода, общежитие для доярок тоже найдется кому воздвигнуть. Тебе поручаем телятник.

— На какие средства? Где материал? Рабочие?

— Если бы все это у нас было, тебя бы пригласили в качестве тамады на пир по поводу окончания строительства новой фермы. Думай, как, восстанавливая школу, и телятничек колхозу подарить. За это ты получаешь зарплату.

— Вы же толкаете меня на нарушение финансовой дисциплины.

— Иди ты со своей дисциплиной знаешь куда… Не приходи в исполком, не проси помощи. Понял?

Эти художества Чорова еще не были преданы гласности, но о них знали многие: большинство, впрочем, относилось к ним снисходительно. На свои «выездные заседания» Чоров звал сначала не всех и каждому велел «держать язык за зубами», а потом махнул рукой на предосторожности. Он уверял, что его стиль работы — одна из причин того, что Чопракский район, считавшийся отстающим, стал выходить из прорыва. В верхах однажды даже отметили «инициативу чопракцев». Чоров воодушевился еще больше. Он вызвал лесника, распорядился: «Посылаю в лес бригаду лесоводов для «санитарной рубки». Не мешай им». «Лесоводам» он поручил заготовлять плетни для восстановления общественных зданий и хозяйственных построек. Они вырубили молодые побеги, горные склоны вновь оголились, как при гитлеровцах, когда на близлежащих горах уничтожили весь лес (пустили на дрова, не пощадив даже плодоносящие деревья).

Чоров обладал еще одним умением — приклеивать ярлыки. Если кто-то, скажем, не справился с поднятием зяби, он его называл «Провалилов». На совещании во всеуслышание мог сказать: «Провалилов, объясни: почему ты не выполнил решения исполкома?» Когда стало известно, что Батырбек Оришев, обмолотив коноплю, поменял ее семена на пшеницу, он стал называть Оришева «Меняловым». Батырбек не обижался — мол, называй, как хочешь. Зато чуть глаза не выцарапала Чорову Апчара, когда после создания свинофермы он осмелился пришить ей прозвище «Свинская». Дело дошло до Кулова, и Чоров вынужден был извиниться перед молоденькой председательшей. После этого «райнач» как-то поостыл к изобретению кличек. Еще Чоров во время вспашки, сенокоса, прополки кукурузы и особенно уборки урожая носился ночами по полям, чтобы никто у него ничего не украл. Речь, понятно, могла идти о каком-нибудь пуде зерна. Пойманных с поличным «райнач» сам доставлял в отделение милиции. Однажды ночью он угодил в арык на своем «козлике» и чуть не сломал себе шею.

Лицо Чорова было таким же плоским, как живот. На узкий лоб ниспадали густые пряди волос, скулы, губы и подбородок — все словно нарочно было стесано так, чтобы, кроме длинного носа, ничто не возвышалось. Даже брови казались уж как-то особенно прилизанными.

Апчара собрала записки, вернулась к Доти, поставила перед ним на стол серую папаху. Все ждали, что будет дальше.

Уполномоченный обратился к Чорову:

— Сколько земли под кукурузой?

Чоров рад был отличиться знанием цифр и, не задумываясь, отрапортовал:

— Двенадцать тысяч га.

— Убрано?

— На сегодня около семи.

— На сколько процентов выполнен план?

— На шестьдесят шесть и две десятых процента.

— Значит, с оставшихся пяти тысяч вынь да положь тридцать четыре процента. В абсолютных цифрах сколько это получается?

— Не менее сорока трех тысяч центнеров. — Чорову хотелось продолжения «экзамена», но Кошроков удовлетворился тем, что услышал. Он несколько раз встряхнул папаху, как это делают при жеребьевке, потом осторожно, словно священнодействуя, извлек первую бумажку, развернул и громко прочел вслух:

— Восемьдесят тысяч!

В зале зашумели:

— С пяти тысяч гектаров? Зеленая она! Ударит мороз — прощай, кукуруза.

— Погодите! Погодите! Не все сразу.

— Восемьдесят тысяч вместе с зеленой массой, что ли?

Кошроков отложил бумажку:

— Это цифра с потолка, вернее — со скалы. Ехал сюда, обратил внимание — на скалах выведено: «Поднять уровень надоя молока!» Куда поднять? На уровень этих скал? Как высоко ни пиши лозунги, слова красны делом… Автор записки, видно, из тех, кто думает: начертал лозунг на вершине горы — и делу венец.

Оживление среди собравшихся усиливалось. Комиссар развернул еще одну «цигарку»:

— Тридцать три тысячи!

В зале снова зашумели. Кто-то рассмеялся и тут же затих.

— Маловер, пессимист, паникует… — Кошроков показал присутствующим листок бумаги, подняв его над головой, будто хотел, чтобы все удостоверились в подлинности написанного.