Алим Кешоков - Долина белых ягнят

Локотош был доволен: Апчара села справа, а правая часть лица пострадала у него меньше. Он искоса, робко поглядывал на девушку. Апчара готова была разрыдаться от горя и сострадания, но держалась безупречно. Вид у нее был такой, будто уродство Локотоша ей безразлично.

— Ну, будет сегодня разговору в «офицерском собрании»! — Локотош искренне повеселел: лицо Апчары не выражало страха и отвращения. — Скажут: «Одни красивые женщины к нему ходят». Уважать будут. Повар добавки сам предложит: «Товарищ подполковник, не желаете ли?..»

Женщины, польщенные, рассмеялись, Галина Николаевна спросила:

— Ну как, не помог глаз? Не заворожил членов комиссии?

— Заворожишь их! — Локотош махнул рукой.

— Я тебе говорила…

— Своим видом я только ужас могу внушить, а они — не пугливые, — грустно пошутил Локотош. Он несколько раз пытался заставить себя написать Апчаре, и даже писал, но потом рвал письма, стыдясь своего безобразия. В конце концов он решил поставить крест на их любви. Зачем такое пугало, больное, беспомощное, молодой и красивой, полной сил женщине? Что, кроме жалости, может она испытывать к нему? Он твердо решил не обнаруживать себя. Как-нибудь вымолит «путевку на фронт» и расквитается с проклятым врагом. «Того, кто лишил тебя глаз, лиши души», — велит пословица. Если в бою падет и он, так и надо: лучше умереть, чем жить, вызывая у людей жалость.

Сегодня комиссия лишила его единственной надежды. Слова председателя звучали, как смертный приговор: «Отвоевался ты, подполковник, восстанавливай народное хозяйство».

— Аннушка, милая, — обратилась Апчара к своему зоотехнику. — Ты садись в бидарку, езжай в Машуко. Гошке ведь в постель нужно. Завтра с кем-нибудь из мальчишек пришли мне бидарку. Пусть подъедет на квартиру к Ирине. Я буду у нее. Поняла?

— Поняла. — Анне давно хотелось уехать, да она не решалась об этом сказать.

Галину Николаевну ждали на кухне. Догадавшись наконец, что у Апчары с подполковником отношения совсем не просто дружеские, она под деликатным предлогом оставила их вдвоем. Апчара и Локотош вдруг замолчали. Локотош понял, что зря полагал, будто в танке, где он горел, сгорела и его любовь к Апчаре. Апчара думала о Доти Кошрокове, о матери. Вот когда она встретилась со своей судьбой, опаленной войной в прямом и переносном смысле!

— В госпитале, кроме тебя, из Нацдивизии никого нет?

— При мне не привозили, — вздохнул Локотош и добавил: — Скоро выпишусь. Уеду.

— Куда?

— Куда глаза глядят. Пристроюсь где-нибудь. Директором конзавода, конечно, не сумею. Не вытяну.

Апчара обомлела: «знает». Локотош продолжал:

— На завод подамся. Там мне подберут подходящую работу.

— А здесь не хочешь остаться? — с трудом выдавила из себя Апчара.

— Здесь? Ни за что! — отрезал Локотош. — Старший конюх из меня не получится, бригадир — тоже. Пусть Доти Кошроков…

— Ты знаешь, что он здесь? — Апчара не дала ему договорить.

— Знаю. И о его продвижении по службе, и об остальном тоже знаю. — Локотош грустно улыбнулся, поглядев на растерявшуюся Апчару. — Госпиталь-то не отрезан от мира, как в свое время. Галина Николаевна, например, все новости в районе знает и всем со мной делится… Она очень хороший, душевный человек. Писательница — ей все интересно: люди, отношения между ними…

Снова наступило молчание.

Апчара наконец, освободилась от оцепенения, перевела дух, точно сбросив с плеч тяжесть скалы, и, как на фронте, первой ринулась вперед:

— Ничего ты не знаешь! И вообще — только о себе думаешь… Я все глаза выплакала, а ты даже весточки о себе подать не захотел. Доти Кошроков тебя вспоминал не раз, и только самыми добрыми словами. Он бы примчался сюда мигом, если бы узнал, что ты здесь. А ты от всех скрылся, ушел в свои переживания, словно за стенами госпиталя не мир, не живые люди, а выжженная пустыня… — У Апчары сорвался голос, она закашлялась. — Когда-то ты клялся в дружбе моему брату Альбияну, а сейчас о нем и не спросил. Не хотел меня видеть — что ж, насильно мил не будешь, но послать привет-то ты мог? Чтобы я просто знала, что жив. А может, ты потому молчал, что услышал обо мне дурное?

— Что ты имеешь в виду?

— Я ведь была на оккупированной территории. Об этом все знают. Кулов мне, правда, сказал: «Забудь об этом». Но у тебя, быть может, другое мнение.

— При чем тут оккупированная территория? Меня самого калмычка выхаживала в тылу у гитлеровцев.

— Почему же тогда я не получила ответа ни на одно из своих писем?

Из невидящего глаза Локотоша выкатилась слеза, он с досадой смахнул ее. Его трясло. С того времени как полуживого его извлекли из танка, отправили в госпиталь и чудом спасли, у Локотоша изменился характер. Он стал вспыльчивым — короткогорлым, как говорят в народе. Он теперь как солома: чуть что — воспламеняется. Раньше ничем у него не выжмешь слезу из глаз — мужчина, горец! — а теперь вот все щеки мокрые. Непрошеные слезы привели подполковника в еще большую ярость.

— «Почему, почему»? — Локотош чуть не взвыл. — Гляди — вот почему! — Резким движением он поднял гимнастерку, рванул нательную рубаху. Апчара увидела латаное-перелатаное тело, едва сросшиеся разноцветные кусочки кожи, соединенные друг с другом розоватыми прожилками. Тело выглядело кошмарным даже по сравнению с лицом. — В чужой шкуре хожу.

— Была бы кость… — И хотела повторить слова, не раз слышанные от матери, но и ее душили слезы. Справившись с волнением, Апчара еле слышно спросила: — Все-таки куда конкретно ты думаешь направиться?

Локотош и сам не знал, куда ехать, и поэтому молчал. Писал матери — ни ответа, ни привета. Хотел, конечно, на фронт — не получилось. А почему? Возвращаются же в строй люди без ступни, почему нельзя без глаза? Нет, не в одном только глазу дело. Обгоревшие кости его обтянуты кожей, а мышц-то не хватает: ходячий скелет, и только. В этом главная причина. Ему нужно длительное лечение, уход, только тогда он станет работоспособным.

— Аллах знает, я не знаю.

— Какой верующий стал! Действительно, душа твоя вывернулась наизнанку. Услышала бы эти слова моя мать — вот обрадовалась бы, — обрела дар речи и Апчара.

— Почему?

Апчара усмехнулась:

— Она обожает верующих.

— Положим, я не больше верю в бога, чем твои Кошроков.

— «Твой Кошроков»! Наслушался сплетен, мужчина называется! «Твой Кошроков»! Он такой же мой, как и твой.

— Замуж не собираешься? — тихо спросил Локотош и натянуто улыбнулся: — В твоем положении мужа можно просто назначить.

— Я так и хочу поступить. — Апчара нисколько не оскорбилась, наоборот — ей стало весело.

— А кандидатура есть?

— Конечно, есть.

— Кто же это?

— Так, один подполковник.

— Интересно. Из руководящих или рядовых?