Алим Кешоков - Долина белых ягнят

Госпиталь был переполнен, но площадки, беседки, аллеи в большом фруктовом саду снимали ощущение тесноты. Каждый, кто уже обрел способность передвигаться, спешил на воздух. Там, в прохладной тени, можно было вспоминать фронт, мечтать, обмениваться новостями, слушать рассказы, песни. Нередко в сад просился и тот, кто не мог ходить. Товарищи или санитары выносили его на руках. Воздух был лучшим лекарством. В теплые вечера на смотровой площадке всегда было полно людей. Иногда там устраивались концерты, выступали артисты местного театра, ансамбля песни и пляски.

Апчара и Анна нашли хирургическое отделение по стрелкам, укрепленным на столбиках, а то просто на деревьях. Апчара хотела разыскать Вальянскую, рассчитывая на ее покровительство. Но и без диетсестры все обошлось как нельзя лучше. Главный хирург немедленно осмотрел мальчика, извлек осколки, обработал раны и перевязал Гошу сам, хотя вполне мог поручить это дело сестре.

— Пустячные ранения. Еще раз на перевязку, и все. — Приглядевшись к обеим женщинам, он безошибочно угадал, кто из них мать ребенка и дальше обращался уже прямо к Анне: — У нас нет детского отделения. Да и надобности оставлять его здесь я не вижу. Дома мальчику будет лучше.

— Большое спасибо. На перевязку мы его привезем. Слава богу, транспорт есть. Да и живем недалеко: машуковские мы. — Это свою бидарку Апчара громко именовала «транспортом».

— А можно увидеть Галину Николаевну? — Апчара была уверена, что диетврач обидится, узнав, что они с Анной уехали, не повидав ее.

— Подождите минуту. Она, видимо, в столовой. — Хирург послал санитарку за Вальянской.

Галина Николаевна не заставила себя ждать долго.

— Апчара, Анна Александровна! Какими судьбами? В гости или по делу? Деньги на ваш счет мы перевели…

— Здравствуйте. — Анна Александровна, еле сдерживая слезы, прижимала к груди забинтованного ребенка.

— Добрый день. Не в гости мы — за помощью. Гошку вот ранило осколками мины. — Апчара рассказала, как было дело.

Галина Николаевна сочувственно посмотрела на ребенка. Мальчик весь горел, — видно, поднялась температура; на лбу выступил пот, белесые волосенки слиплись.

— Ничего, теперь все обойдется. Будет жив-здоров, песни петь будет… У меня сегодня тоже волнения. Подружились мы с одним раненым. Прекрасный парень. Умница, храбрец. Он горел в танке, лишился глаза. На нем живого места нет — латка на латке, по кусочку ему кожу сменили. Нет, правда, я не преувеличиваю. Бедняга так изуродован, что стесняется показаться на людях. «Огородное пугало» — только так себя и зовет, а на фронт рвется — не удержать. Боюсь, как бы не сбежал сам. Сегодня его должны комиссовать. Он, чудак-человек, на свой искусственный глаз больше всего надеется. «Уставлюсь, говорит, стеклянным оком на членов комиссии, заворожу их, загипнотизирую, и — готово!» Боюсь, не поддадутся члены комиссии этому «колдовству». Их история болезни больше «заворожит»… Бедняга… Так я ему сочувствую!.. Ну что же мы стоим? Пойдемте, я угощу вас обедом. Правда, обед больничный, не то что у мамы Апчары, у Хабибы.

— Спасибо, — поблагодарила Апчара Вальянскую. — У меня тут в городе невестка живет… Мы к ней поедем.

— Смотрите. Был бы обед ресторанный, я бы вас уговорила. А то — постный борщ, шрапнельная каша с мясом. Это не еда для председателя колхоза, правда? — Галина Николаевна засмеялась. — Пошли, провожу вас. Вы на чем? На машине?

— Откуда у нас машина? Мы на бидарке. У ворот под горой стоит.

Женщины двинулись вниз. Чтобы попасть на тропу, ведущую к воротам, надо было спуститься ступенек на сто. Через каждые двадцать ступенек — площадка со скамейками. Устал — посиди, отдохни. Поднимаясь, Апчара с Анной с ходу отмахали все сто ступенек, не останавливаясь. Сейчас, успокоившись, они шли медленно, беседуя с диетврачом, разглядывая окружающих. Вдруг Галина Николаевна остановилась, вполголоса сказала:

— Вон мой танкист. Видите? Внизу, справа на скамеечке. Сидит к нам левым боком и поэтому не видит. Левый-то глаз искусственный. Ох, боюсь, не удалось ему «заворожить» комиссию…

Апчара посмотрела на танкиста и вскрикнула, словно ее ужалила змея. Потом она в отчаянии зажала рот обеими руками и замерла. Ноги словно отнялись. В сидевшем на скамейке она узнала Локотоша…

Он сидел, отрешенно уставившись куда-то в сторону, никого и ничего не замечая, откинувшись на деревянную спинку.

Через секунду, придя в себя, Апчара стремглав понеслась вниз.

Меньше всего на свете Локотош ожидал встречи именно с ней. Услышав свое имя, узнав ее голос, он вздрогнул, вскочил и, как преступник, застигнутый на месте преступления, стал озираться по сторонам, ища, куда бы скрыться. С ужасом увидела Апчара, как мало осталось от прежнего Локотоша. Лицо — точно сшитое из лоскутков, разноцветных, плохо сросшихся. Только здоровый глаз да лоб и брови остались нетронутыми.

— Вот ты где, Локотош! — Апчара уже овладела собой. Она и виду не подала, что испугалась, и жалости не было в ее взгляде, только изумление и упрек. — Хорошо замаскировался!

— Да, маскировка подходящая. — Локотош по-своему истолковал слова Апчары.

— И правда, хорошо: кругом заросли — никто не найдет. — Подошедшая Галина Николаевна хотела помочь Апчаре.

— Неужели ты меня узнала? — Голос был прежний, звучный, красивый. — Правда, поставить в огород меня можно вместо пугала?

Апчара еле сдержала слезы:

— Зачем терзать себя и других? Теперь я понимаю, почему ты не давал о себе знать. — Апчара все-таки заплакала. — Не знала, что ты такой жестокий. К себе — ладно, но других-то мог бы пожалеть. Даже не написал. А ведь я рядом…

Сверху спустилась недоумевающая Анна. Локотош таким образом оказался в окружении трех женщин.

— Боже мой! Не было ни гроша, да вдруг алтын! До сих пор обо мне никто не знал! А теперь целых три женщины. Сдался бы вам в плен, если возьмете. Только, боюсь, испугаетесь. — Локотош крепился изо всех сил.

— Не испугаемся! — Галина Николаевна говорила нарочито весело, стараясь ободрить подполковника. — Селезню красота не нужна, ясно?

Все засмеялись. Раненые, сидевшие и стоявшие поодаль, не без зависти поглядывали на Локотоша.

— Садитесь же, чего мы стоим?

— Сядем, девочки, но не надолго. Больному нужен покой. — Авторитет Галины Николаевны в госпитале был непререкаем. Ее ведь знали и как писательницу. Локотош раза три присутствовал на ее литературных вечерах в большом зале. Вальянская ездила в город, поддерживала связь с местными литераторами, ряды которых в годы войны сильно поредели. Тогда еще никто не предсказывал ей большого будущего, не предполагал, что она станет известной советской писательницей.