Алим Кешоков - Долина белых ягнят

— Понял, Хабиба. — Доти чуть не сказал «мать», — Ты права. Зарегистрируем брак, будем ждать возвращения Альбияна.

— Да одарит тебя бог.

Хабиба вышла за ворота и, скрестив руки под грудью, долго провожала взглядом катившую в сторону гор линейку. Так она провожала когда-то незабвенного Темиркана, потом — ненаглядного Альбияна. Перед поворотом Доти Матович оглянулся, помахал ей рукой. Она стояла как вкопанная, не в силах шевельнуться, двинуться с места. Из оцепенения Хабибу вывела корова. Она требовательно замычала, напоминая хозяйке, что ее пора гнать в общее стадо.

«О, плохо ты знаешь нынешних дочерей…» Доти и сам понимал, что поступил старомодно, начав сватовство с матери. Апчара живет по собственным законам. Она умная, самостоятельная девушка. Да и верно ли, что она неравнодушна к комиссару?.. Кое-что о ее романе с капитаном Локотошем Доти слышал от людей. Но, с другой стороны, о Локотоше давно ни слуху, ни духу. Его пожелтевший портрет, вырезанный из армейской газеты, висит рядом с портретом Альбияна, пожалуй, скорее всего, как память о прошлом. Пусть висит — и память имеет свойство тускнеть. Ни разу Апчара в присутствии Доти не вспомнила Локотоша. «С глаз долой — из сердца вон».

Размышляя обо всем этом, Кошроков не заметил, как доехал до райцентра. Нарчо всю дорогу тоже был занят своими мыслями. Он уже понял, что Доти Матович не поедет на фронт, и очень переживал. Не быть «сыном полка»… За всю дорогу Нарчо не проронил ни слова.

Кошроков подъехал к райисполкому еще до начала работы. Между тем во дворе возле акации уже собрались люди. Разбившись на группы, они обменивались новостями. Каждого волновало происшедшее на бюро обкома. Ведь это случилось накануне районной партконференции. Еще несколько дней, и Чоров вознесся бы бог знает как высоко. А тут кто-то вовремя обрезал ему крылья. Многие считали это заслугой Доти Матовича: мол, его люди откопали где-то в Сальских степях человека, знавшего Чорова в лагере. О Зурабе Куантове уважительно говорили: «Костылем выбил из рук противника кинжал»…

Апчара тоже приехала в райцентр. Вчера она не дождалась Доти Матовича, обещавшего заехать, рассказать, зачем его вызывали в обком. Не спрашивая разрешения, она вошла в кабинет:

— Поздравляю тебя! Я так рада, просто счастлива. Ты не можешь себе представить…

— Постой, с чем ты меня поздравляешь? Прежде всего — давай поздороваемся. Доброе утро!

— Ой, я забыла… С добрым, хорошим утром!

— Садись. Ты уверена, что оно хорошее? — Доти улыбнулся. «Ведь она не знает о разговоре с Хабибой», — подумал он.

— То, что случилось, делает его хорошим, — сказала Апчара уверенно.

Доти Матович рад был это слышать.

— Что же именно случилось?

— Как? Ты же сам был на бюро! Говорят, это именно ты предлагал Чорову пост заведующего топором. Надо же придумать — заведующий топором! — Апчара залилась смехом. — Весь район уже знает о вчерашнем бюро. Беспроволочный телеграф сработал точно. Все довольны, никто не защищает Чорова.

Доти Матович, ничего не отвечая, молча пристально глядел на Апчару.

— Хочешь, ошарашу тебя еще одной новостью?

Апчара задорно тряхнула головой:

— Я и другие новости знаю. Ты имеешь в виду, что станешь первым секретарем райкома? Так и это все знают и очень радуются.

— Я не о том.

— О чем же?

— Апчара, только что я был у тебя дома, виделся с Хабибой.

Доти умолк, собирался с духом. Он по-прежнему не отводил взора от девушки, изучая выражение ее больших красивых глаз.

— Говори. — У Апчары екнуло сердечко от предчувствия чего-то необыкновенного.

Но в последнюю секунду комиссара покинула уверенность. Он не мог найти нужные слова. Как же сказать Апчаре о своей любви?..

— Только учти: я не стану тебя ни к чему принуждать. Взвесь все, посоветуйся с матерью, подругами, не знаю, с кем еще, и назначь мне день ответа.

— О чем ты говоришь? — Чутье уже подсказывало Апчаре, в чем дело. Голос ее уже не звенел так весело и беспечно, как несколько минут назад.

— Мы с тобой не вчера познакомились. Нас сблизила боевая обстановка. На фронте я узнал тебя и уже там, сам, быть может, того еще не сознавая, полюбил… — Комиссар снова замолчал, справляясь с волнением. Апчара не произносила ни звука. — Ты уже знаешь, что меня прочат в первые секретари райкома, а ты — председатель колхоза. Это, мне кажется, даст повод для сплетен. Благоразумнее опередить события. Одним словом, нам надо пожениться до районной партконференции, пока я еще не секретарь.

Апчара всплеснула руками, как это делала ее мать в минуты крайнего изумления. Лицо девушки залила краска.

— Я должна выйти за тебя замуж?

— Почему бы нет?

— И до партконференции? — Апчара засмеялась, но поняла по тени, набежавшей на лицо Доти, что ее неуместный смех звучит оскорбительно Она продолжала, улыбаясь: — Узнаю тебя, дорогой Доти Матович. У тебя общественное — прежде всего. Ты даже жениться собираешься с оглядкой на партконференцию. Да разве так уж важно, кто из нас какой пост занимает!

— Критика, прямо скажем, не в бровь, а в глаз. Но ты все же ответь мне по существу. Согласна ли ты, хочешь ли стать моей женой?

Апчара действительно испытывала привязанность к Доти, уважала и чтила его. Иногда ей даже казалось, что здесь не только привязанность. Но лишь иногда. Глубоко в душу девушки чисто женское влечение к комиссару не проникало. Ее покоряли, восхищали, еще с фронтовой норы, честность, мужество Доти Матовича, его преданность долгу, сердечность, чистота. Но это было все не то, не то…

Апчара чувствовала себя неловко. Не хотелось огорчать комиссара. Она виновато улыбнулась:

— Можно я отвечу тебе по телефону?

— Ну что ж, если иначе нельзя…

Апчара тотчас уехала домой. Ее бидарка катилась под гору с такой прытью, будто Доти гнался следом.

Мать, за спиной которой Апчара надеялась спрятаться, с решительностью, свойственной ее характеру, объявила:

— Ты выйдешь замуж за Доти. Я уже дала ему согласие. Благословение матери — не клок соломы, который уносит ветер. — Хабиба хотела проявить твердость, но каждую секунду ждала от дочери возражений. Сама-то она вышла замуж вопреки материнской воле, поэтому на «клок соломы» слишком не нажимала, а апеллировала больше к благоразумию Апчары. — Сколько девичьих судеб обуглила война! Сколько еще обуглит! Год за годом ждут невесты женихов с войны. Дождутся ли? Трем из десяти, не больше, посчастливится выйти замуж. О аллах, за какие грехи остальные должны стать старыми девами, не узнать счастья материнства? Доти! Ах, если бы каждой девушке достался такой жених! Руки целы, ноги целы, сам — ума палата. Да за такого жениха и без родительского благословения… Как я за твоего отца… — При последних словах Хабиба лукаво усмехнулась.