Михаил Никулин - Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди
- Название:Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советский писатель
- Год:1977
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Михаил Никулин - Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди краткое содержание
Михаил Никулин — талантливый ростовский писатель, автор многих книг художественной прозы.
В настоящий сборник входят повести «Полая вода», «На тесной земле», «Жизнь впереди».
«Полая вода» рассказывает о событиях гражданской войны на Дону. В повести «На тесной земле» главные действующие лица — подростки, помогающие партизанам в их борьбе с фашистскими оккупантами. Трудным послевоенным годам посвящена повесть «Жизнь впереди»,— она и о мужании ребят, которым поручили трудное дело, и о «путешествии» из детства в настоящую трудовую жизнь.
Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Он ходил взад и вперед, переваливаясь с ноги на ногу и грозя кому-то в темноту.
— Батя, из-за речки начали стрелять, — и Петька дернул отца за рукав.
Хвиной остановился как вкопанный, слушая одиночную стрельбу из винтовки, посвистывание пуль в стороне своего двора и уже знакомые ему выкрики: «И-о-ий! И-о-ий!»
— У них, оказывается, оружие есть?! А на том берегу у нас — Филипп, кума Федоровна, Ульяна, Мавра, дед Никиташка… Петро, а ведь им надо бы сказать, чтоб были осторожны… Я побегу к Лукиным обрывам.
И, сунув Петьке ключ от Андреевой хаты, он велел ему идти туда обогреваться: там сухо и мертвый меньше будет лезть в глаза.
Видя, как отец, приподняв плечо, шатаясь и неуклюже подпрыгивая, побежал к Лукиным обрывам, Петька со вздохом подумал: «Ему бы сейчас уснуть покрепче».
…Вот и Лукины обрывы.
Даже в самые бурные дни и часы своих разливов речка Осиновка течет здесь, между отвесными берегами, вольготней. Будто на минуту осознав свою силу, она перестает кипеть, шуметь, крутить пенистые воронки и несет мутную свою волну с достоинством большой, многоводной реки.
Два-три дня назад в зареченской супряге с легкого слова Ульяшки Лукины обрывы были негласно переименованы в «Переговорные берега», потому что здесь, через полую воду, Хвиной уже не раз разговаривал с Ульяшкой по разным хозяйственным делам. Разговоры заканчивались почти одинаково.
Хвиной предупреждал:
— Гляди, Ульяна! Время такое… — и он оглядывался. — Если что-нибудь, давай знать… голоса не жалей!
— Обязательно, дядя Хвиной… — и она тоже осматривалась, показывая этим, что хорошо понимает значение слов «что-нибудь такое».
Прошло не меньше четверти часа, как Хвиной прибежал сюда с жадной надеждой, что и Ульяшка догадается подойти к противоположному берегу. Он стоял за толстой приреченской вербой, прячась от ветра, прислушиваясь и всматриваясь в темноту. Иногда он улавливал шорохи, и будто даже людской шепот долетал до него из-за каменной стены давно развалившейся кухни Лукиных. Потом все это казалось надуманным. В стеганке с набухшими от сырости полами ему становилось холодновато; продрогшее и уставшее тело заставляло думать о теплой печи, а душевное переутомление вызывало дремоту. И он решил уйти. Но стоило ему отделиться от вербы, как на противоположном берегу настойчивый голос Ульяшки сдержанно заговорил:
— Он! Он! Больше никто так не ходит…
Хвиной обрадовался.
— Это ты там?
— Я, дядя…
И на «переговорных берегах» начался разговор. Сейчас он был необычайно трудным и для Хвиноя и для Ульяны. В этот полуночный час обоим надо было подавлять душевную тревогу друг о друге, умалчивать о том, о чем особенно важно было сказать.
Ульяшке хотелось крикнуть: «Дядя, ты живой?! А мы тут здорово перепугались… Мы же видали, как Гришка Степанов на переезде верхом кинулся прямо в кипень речки… Потом слышно было, как у вашего подворья бухнуло… Ну, думаем, дяде Хвиною пришел конец… Вот горе наше горькое… А ты живой!»
А Хвиною хотелось бы рассказать суровую правду о гибели Гришки…
Но время тревожное, приходилось говорить намеками и так, будто то, о чем они говорят, не слишком их интересует.
Хвиной спросил:
— Как там хворый сосед?
— К лекарю отвезли, — ответила Ульяшка.
Хвиной долго молчал. «Неужели Филиппу стало хуже? К какому лекарю?»
И тогда Ульяшка снова сказала:
— Отвезли. Там его не потревожит что-нибудь такое…
Хвиной понял, что меры предосторожности в отношении Филиппа уже приняты.
— С кем его туда?
Ульяшка молчала. Никто не видел сейчас ни ее простоватого лица, ни больших подвижных глаз, ни припухших губ, и потому осталось тайной, каких усилий стоило ей, не привыкшей к умолчаниям и намекам, подбирать слова для ответа. Но она нашла их и сказала:
— С кем тут был, с тем и туда его…
Хвиной понял, что и о куме Федоровне тоже побеспокоились.
— Самим не мешало бы к лекарю. Понятно? — строже заговорил он.
— Понятно, — как-то принужденно ответила Ульяшка.
— Раз понятно — иди спать.
Но она не двинулась с места. На фоне стены из белого камня Ульяна была очень заметна.
— Дядя, ты ничего не слышишь? — спросила она. — По речке снизу доносится.
Ниже, на крутых изгибах, злобно шумела речка, пошумливал и северо-восточный ветер, успевший просверлить в толще облаков небольшие просветы, в которых виднелись темные пятна высокого неба и одинокие звезды. Сквозь эти шумы Хвиной слышал приглушенный лай Аполлоновых собак и с большим трудом улавливал не то стоны, не то зов о помощи какого-то измученного человека.
— Это с Гашкой что-то делают, — сказала Ульяшка. — Все время она с нами дневала и ночевала. Перед вечером побежала домой и не вернулась… И что ж ей там делают? Горемычная она наша супряжница… Дядя, а что, если побежать туда и начать кричать около двора: за что губите девку? Трое мы на весь хутор шум поднимем.
Ульяшка кинулась за стену и вернулась оттуда не одна. Рядом с ней Хвиной различил теперь еще двух человек — женщину и подростка. Кто была женщина — над этим Хвиною не пришлось ломать голову: в хуторе всегда говорили, что Мавру легче всего найти по Ульяшкиным следам… А вот что за подросток стоял около Мавры, Хвиной не мог понять до тех пор, пока сам подросток не спросил его голосом деда Никиташки:
— Так что ж, допустимо такое дело?.. Чего молчишь?
— Нет, недопустимо! — чуть не закричал Хвиной. — По нынешнему положению у власти побуду я! Ослушаетесь — строго накажу. Запомни это, дед Никиташка!
Трое понуро побрели от «переговорных берегов», по дороге обвиняя Хвиноя в бессердечном отношении к Гашке. А Хвиной в то же время, уходя домой, думал о них:
«Как же можно разрешить вам идти туда с голыми руками и ловить пули? А если вас постреляют, что мне тогда делать?.. Да я тогда волком по вас завою! Полушка мне цена, если дозволю рисковать вами из-за семейных неурядиц у Аполлона… Вы ж поймите, что Андрей убит, Филипп еще не поднялся, Ванька с отрядом ушел и невесть когда возвернется… Вас, золотых людей, в Осиновском не трудно по пальцам пересчитать…»
На глаза просились слезы, но он крепился. В самом ли деле было, что голос Гашки временами все еще звал на помощь, или ему только казалось, но он думал об этом не больше, как о грустной подробности этой невыразимо затянувшейся ночи.
Перед самой зарей на гумне у Аполлона был большой, но короткий пожар, а к рассвету все стихло на его усадьбе: не горело, не стреляли, не лаяли собаки, не слышно было голосов.
Зареченские супряжники, невзирая на строгий наказ Хвиноя быть осторожными, с раннего утра побрели по раскисшему выгону ко двору Аполлона. Они шли к Гашке и, опасаясь только собак, вооружены были одними палками. За их медленным шествием наблюдало много глаз: выгон — место высокое, и в такое время, когда сады и вербы стоят еще голыми, его видно почти изо всех осиновских дворов.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: