Валентин Стариков - На грани жизни и смерти

Однако расстояние до противника было уже не больше двадцати пяти кабельтовое. Теперь, когда мы шли по прямой, попасть в нас с такого расстояния было гораздо легче, чем раньше. Я с тревогой ждал очередного залпа. Посмотрел на Федосова: как он реагирует на создавшееся положение. Он невозмутимо стоял на своем месте. Все внимание его поглощало небо. Наверное, именно эта его способность сосредоточить внимание на наблюдении, ни на что не отвлекаясь, помогала ему в любую погоду, при любой обстановке вовремя обнаруживать самолеты. Лучшего наблюдателя, чем Федосов, на лодке не было. Не раз его зоркий глаз отводил от нас опасность.

Снаряды разорвались в четырех-пяти кабельтовах от лодки. Я облегченно вздохнул.

В это время из центрального поста раздался голос Щекина:

— Мы вошли в сектор стрельбы нашей батареи.

В тот же миг взрывы за кормой заставили меня обернуться. Сторожевик был обращен к нам бортом. По всей вероятности, последний залп он дал из бортовых орудий. А сейчас, видимо, разгадав наконец мой замысел и не решаясь преследовать нас дальше, ложился на обратный курс. Он, кажется, не плохо знал нашу артиллерию. Впрочем, эта артиллерийская батарея была известна немцам. Не одно судно потеряли они под его губительным огнем.

«Не из решительных ты, «приятель», да и плохо стреляешь. Не видать тебе железного креста!» — подумал я.

Осмотрев горизонт, разрешил команде по одному выходить на мостик для перекура.

На базу пришли утром следующего дня. И на этот раз, как всегда, на причале нас встречали. Иванов, уже давно стоявший у пушки, с нетерпением ждал моего сигнала. Подошли ближе. Я перегнулся через фальшборт мостика и дал знак рукой. Иванов в тот же миг рванул спусковой рычаг, и над бухтой под общее ликование собравшихся на берегу прогремел еще один выстрел.

Это был наш тринадцатый выстрел.

На следующий день меня вызвал к себе Виноградов.

— Есть решение командования о переводе вас на крейсерскую лодку К-1,— сказал он.

Надо сказать, что это сообщение не было для меня неожиданностью. Мне и раньше не раз предлагали принять другой, более крупный корабль, но я под разными предлогами отказывался. Не хотелось расставаться с экипажем, людьми, которых хорошо знал, к которым привык. На этот раз отказываться от предложения счел уже неудобным.

— Ну что ж, раз есть решение, буду командовать новым кораблем, — ответил я.

К-1 — самый крупный в ту пору подводный корабль. Лодки этого типа мы в быту называли подводными крейсерами. Они были водоизмещением около 1500 тонн, имели сильное артиллерийское, торпедное и минное вооружение, скорость хода над водой у них значительно превышала скорость других подводных лодок.

На лодке новость встретили более чем сдержанно. Ребята при встрече опускали глаза. Я тоже чувствовал себя неловко. Но изменить что-нибудь было уже нельзя.

Шла передача старого и прием нового корабля.

Я целыми днями возился с актами и другими документами, стараясь делами, заботами заглушить в себе то чувство вины, которое испытывал, хотя, и отлично понимал, что в сущности никакой моей вины нет и что любой на моем месте, наверное, поступил бы так же.

Закончив бумажные дела, прежде чем начать подготовку к боевому походу на новом корабле, решил сходить последний раз на свою «малютку». Она в то время стояла у плавучей базы на ремонте. На пирсе мне встретился член Военного Совета контр-адмирал Николаев.

— А, товарищ Стариков! — обрадовался он, увидев меня. — Здравствуйте, здравствуйте! Как кстати. А у меня к вам разговор. Давайте-ка отойдем куда-нибудь на минутку, где ветер потише.

Мы отошли к пустой будке и встали с подветренной стороны.

— Так вот, — начал Николаев. — С вашим новым назначением началась целая история.

— Какая история? — изумился я.

Все дела, связанные с моим новым назначением, шли, как мне казалось, нормально.

— А история такая, — продолжал Николаев, не обращая внимания на мое удивление. — В Военный Совет поступила коллективная просьба с подводной лодки, которой вы командовали. Люди просят, чтобы их перевели на ваш новый корабль.

У меня отлегло от сердца, затеплилась надежда: может, так и сделают. Как было бы здорово! Но тут же подумал, что вряд ли Военный Совет разрешит разукомплектовать боевой корабль.

Николаев, видимо, догадался о моих мыслях и покачал головой:

— Нет, Военный Совет отклонил эту просьбу, к вам на новый корабль назначен только Смычков.

О Смычкове я знал, он сам просил меня об этом. Я, конечно, не возражал, но не знал, что он обратился в Военный Совет.

— Не хотелось с боевого корабля переводить опытного инженера-механика, но мы пошли на это, зная его строптивый характер. С новым командиром Смычков мог не сработаться. Мы решили отпустить его к вам.

— Ну что же, — сказал я. — И за Смычкова спасибо.

— Моряк-то он неплохой, — сказал Николаев.

— И моряк и специалист отличный, — подтвердил я.

Николаев хорошо знал Смычкова и его старую историю в училище. Знал он и о наших отношениях со Смычковым. Они были дружескими. Несмотря на то что Смычкову частенько и основательно доставалось от меня за его легкомыслие и чрезмерную любовь к свободе действий, он принимал это как должное и никогда не обижался. Совместная наша служба, за редкими исключениями, протекала без осложнений. Мы привыкли друг к другу. И я не удивился, когда Смычков, узнав о моем новом назначении, попросил меня взять его с собой.

Я еще раз поблагодарил Николаева и хотел уже идти, но он задержал меня.

— На большой корабль с желанием идете? — спросил он.

Мне показалось, что в его глазах мелькнула хитринка.

«Знает, а спрашивает еще!» — подумал я, но все же ответил:

— И да, и нет.

— «Да» — потому, что корабль гораздо больше старого, а «нет» — потому, что не хочется расставаться со старым экипажем? — спросил, улыбнувшись, Николаев.

— И с лодкой тоже, — добавил я.

Николаев улыбнулся, и опять его глаза хитровато сощурились.

А помните, с каким настроением вы шли на эту лодку?

Да, помню, — смеясь, ответил я. — Я тогда был не прав, но… и вы были не совсем правы, — не очень решительно сказал я.

Николаев рассмеялся.

Ну вот, видишь, я, хоть и не совсем, но все-таки был прав, а ты — нет!

Мы простились. Николаев пошел в штаб, а я на свою «малютку».

На лодку пришел в тот момент, когда на плавмастерской «Красный горн» играли общий сигнал к обеду.

Меня встретил Смычков. Он помог мне раздеться, и мы с ним спустились в кубрик плавбазы, где в тот момент размещался экипаж подводной лодки М-171. Меня ждали. Посредине кубрика стояли тщательно накрытые три больших корабельных стола, за которыми уже сидели матросы, одетые в чистое рабочее платье. Увидев нас, они встали. Я уже несколько дней не был на «малютке» и сейчас очень обрадовался встрече с товарищами. Здесь были все до одного. Я подошел к каждому и поздоровался за руку.