Илья Чернев - Семейщина

Ахимья Ивановна собирала ужинать. Кроме Никишки, никого в избе не было: отец и Катька с Грипкой, видно, еще хлопочут по двору.

— Вот, мамка, — подавляя волнение, непринужденно сказала Фиска, — мой жених…

— Жених? — всплеснула руками Ахимья Ивановна. — На гулянки не бегала, никуда почитай не отлучалась — да вдруг жених? Скоро это нонче у них делается! — поглядела она на сына.

Рябоватый Никишка насмешливо прищурился на сестру.

— Да когда ты успела? — продолжала удивляться Ахимья. — Сидела, кисла, вздыхала — и вот те на! Ну, слава те господи, кончилась твоя девичья блажь, в добрый час, ежели парень ладный. Да покажь ты мне его!

В словах Ахимьи Ивановны звучала искренняя радость за Фиску: наконец-то пересидевшая Лампею старшая дочка стряхнула с себя наваждение и, по глазам видно, сыскала себе парня по сердцу.

Ванька вошел в круг света настольной лампы и поздоровался за руку с Ахимьей Ивановной и Никишкой.

— Мое вам почтение… Вот и я, — улыбнулся он. Памятливая Ахимья Ивановна многих знала в лицо не только в своем краю, но и в дальних улицах — в Албазине, в Закоулке.

— Никак, Сидора Мамоныча большак? — пристально посмотрела она на будущего зятя. — Вчерась только разговор о вас был — матку, сказывают, схоронил ты… Да Фиска же и сказывала! А что б о женихе к слову заикнуться… дошлый ныне молодятник пошел! — засмеялась старая. — А батьку твоего, Сидора Мамоныча, мы хорошо знавали: сколь лет пастушил он, — бывало, едет мимо, зазовешь когда чаевать…

Со двора заявился Аноха Кондратьич с Грипкой.

— Налаживай ужинать, — приказал он жене. — До смерти пристал…

— Я и то дожидаюсь, батька, все готово. Мой руки да садись, — ответила Ахимья Ивановна. — А глянь-ка, какого гостя нам бог дал…

— Какого? — плещась у рукомойника, бесстрастно спросил Аноха.

— Экий ты — какого? — в шутку возмутилась Ахимья Ивановна безразличием старика.

— А чо? — наскоро проведя рушником по немудрящей своей бороде, воззрился он на гостя.

— А то… Фиску сватать пришли! — огорошила его старуха несусветной новостью.

— Хм… всё по ночам сваты ходят! — насмешливо чмыхнул Аноха Кондратьич.

— Нынче все нипочем… Не разбирает народ обычаю, — подзуживая батьку, вставил Никишка.

— Я и то говорю, — довольный поддержкой сына, которую принял он за чистую монету, сказал Аноха Кондратьич. — От кого, сват, будешь? — подошел он к Ваньке.

— От самого себя, — весело отозвался тот.

Все засмеялись.

— Так-так… То-то тебе и не терпится… ночью прибег, — улыбнулся Аноха Кондратьич. — Откуда будешь? Из каких мест?

— Из дальних… из Албазина, — с той же весельцой проговорил Ванька, и снова смешок покатился по избе.

Аноха Кондратьич обиделся:

— Ну, заржали! Да кто ж тебя знал? Чей ты?

— Да чей! Покойного Сидора Мамоныча большак. Никогда ты людей не узнаешь, — слегка упрекнула его Ахимья Ивановна.

— Хэка, паря! — чмыхнул Аноха Кондратьич. — Откуда ж мне… Сижу дома. Не доводилось встречаться… ну, давай чо есть в печи. До смерти пристал.

— А у меня с устатку есть лекарство. — Ванька вытащил из кармана поллитровку, поставил посередине стола.

— С устатку оно можно, — весело блеснул глазами Аноха Кондратьич, и щеки его покрылись рябью довольной усмешки. — Теперь можно поверить тебе, что свататься пришел… Ну, давайте же…

Все поднялись, закрестились, сели за стол. Ради торжественного случая Ахимья Ивановна положила вокруг стола на колени всем белый чистый рушник. Фиска принесла соленых грибов, огурцов, вилок квашенной с брусникой капусты, достала из печи чугунок дымящихся густых щей.

— Хорошо ты, Ваньча, подгадал. Мяса, видать, много. Закуска добрая, в предвкушении выпивки сказал Никишка, — с этой бы закуской…

— Да и разносолов на столе хватает, — самодовольно заметил Аноха Кондратьич, — а тебе, — повернулся он к сыну, — все мало его, зелья-то… В кого ты такой уродился, до вина жадный?

Никишка промолчал и стал разливать водку.

— Ну, значится, сватаешься? — приподнял лафитник Аноха Кондратьич. Я ничего… Как только матка да невеста, пойдет ли?

— Ту ты! — одернула старика Ахимья Ивановна. — Она же и привела его, нонче знаешь как… А матку чего и спрашивать…

— Ну, тожно дай вам господь… Чтоб как мы вот со старухой… не ссориться, добра нажить, детей наплодить, — старик чокнулся с будущим зятем. — Благодарим за честь! Спаси Христос за угощение.

— И тебе спасибо, Аноха Кондратьич, за ласковую встречу и тебе, Ахимья Ивановна, — Ванька степенно чокнулся со всеми поочередно.

Все враз выпили, только Ахимья Ивановна чуть пригубила — с молодых лет не любила вина. Фиска, кумачовая и без того, после рюмки зарделась еще больше, — смущение и счастье были написаны на ее красивом лице…

После второго лафитника Аноха Кондратьич впал в обычную для него в таких случаях словоохотливость:

— И где ты подцепила его, Фиска? Мы и не примечали ничего…

— Их заприметишь, как же! — лукаво прищурила левый глаз Ахимья Ивановна.

— И то… Поедай, поедай, парень! Теперешнее время есть что, слава богу… Прибились, видно, к одному пути… Какой нынче достаток в артели — кажинный бы год так! И хлебушка полно, и масла-то Епиха на базар возил продавать… Раньше всех мы в артель вошли… Двадцать две животины сдал круглым счетом — не почесался! — хвастанул старик. — А ты как, паря, насчет артели?

— К вам же иду, — ответил Ванька, — сегодня только заявление подал. У них как раз правление. Епиха все подбивал… Оттуда она и привела меня, — кивнул он на Фиску.

— Вон, значит, где вы встрелись! — понимающе вставила Ахимья Ивановна.

— Ну, раз Епиха сказал, тому и быть… Голова у нас Епиха! — пустился снова разглагольствовать Аноха Кондратьич. — Этот ума даст. К настоящему делу артель произведет… Выходит, вместе с нами ты, в нашей артели?

— Выходит, — подтвердил Ванька.

— И что это народ кобенится, какую холеру, прости господи, дожидает еще? — не унимался Аноха Кондратьич. — Чтоб налогами задавили?

— К тому дело и клонится: уничтожить одноличника… Раз такое постановление вышло, чтоб в колхоз, — власть своего добьется, — поддержала старика Ахимья Ивановна. — Погодите, поживем, не то еще увидим: на коленях к нам поползут, за руку хватать станут — примите, дескать… Да не поздно ли будет?

— На што-то всё надеются старики, — презрительно чмыхнул Аноха Кондратьич. — А на што? Успенье показало им, какая это надежа… Снова, что ли, того добиваются? А ты во время банды-то где был, парень?

— На покосе, — ответил Ванька. — То есть, сказать так: первый день дома просидел, прибегал ко мне Спирька, требовал явиться, да я не пошел. Не пошел — и все. Ну, думаю, их к такой-то матери, самозванцев… А когда на другой день собрался на покос, вижу — автомобили бегут с красноармейцами… стрел тут поднялся… Думаю, как бы под шальную пулю не угодить, — свернул в хлеба…